Скальпель и автомат

— Ночью холод. Сидим в окопе. Снег, мороз так и хватает! Слышим, самолеты летят, круг сделали, другой (разводит руками над головой). А младший лейтенант и говорит: «Старшина, где ракетница? Стреляй!» Старшина — бах! Еще бах. Самолет, смотрим, снижается, сбросил парашют — черный пакет, другой, третий. Лейтенант молчит. Второй заход. Один парашют, второй, третий. Лейтенант молчит. Смотрим все, ждем команды. «Стреляй еще! Бах!» Самолеты развернулись и улетели. Лейтенант говорит: «Пошли на разведку, рот не разевай!» Сначала шли, потом ползли, а вот и черные мешки на снегу. Вскочил вот тот чернявый, кричит: «Руки вверх, стрелять буду! Хенде хох!» Тишина. Подбежал он, смотрит, тюк на парашюте, ветер парашют надувает и тянет по полю. Обрезали шнуры финкой, распороли тюк, видим: хлеб, шоколад, консервы, патроны. Ребята пошли собирать «посылки». Вот мы и пообедали за неделю. Всю ночь Дед Мороз по снеговой равнине таскал нас и парашюты с посылками.

Мы смеемся: «Кто же это сочинил?» Пробуем шоколад.

— Это правда, сестра. Фашисты в окружении — «сталинградское колечко». К ним летели, а к нам попали!

Сталинградская операция началась с 19 ноября 1942 года и продолжалась до 2 февраля 1943 года. Воины 65-й армии дали клятву под Сталинградом пронести боевые знамена от Волги до логова фашистского зверя, за все отомстить, что сделали озверелые фашисты.

Армия входила в состав Донского фронта. Тяжелые бои начались на подступах к Сталинграду, а 4 октября — жаркие бои у Тракторного завода. Под Ерзовкой готовились к наступлению. Раненый из 252-й стрелковой дивизии рассказал, как освободили около сотни красноармейцев из фашистского плена, захваченных летом 1942 года. Страшно смотреть на бедняг, раненые все неперевязанные и все больные. Были раненые из 27-й гвардейской, 40-й гвардейской стрелковых дивизий. Дорогие наши сверстники.

В ноябре начались наступления на переправах Вертячье, Песковатка, Калач. С утра 19 ноября мелькнули в облаках огненные хвосты «катюш». Завеса тумана желтовато-багровая, а вот и залп тяжелых минометов, выстрелы и разрывы ручных гранат. Раненые из 304-й стрелковой дивизии с боев за хутор Вертячий. Ударные группы врываются то с одной то с другой стороны в Вертячий: контратаки, отходят и опять вперед. Гул и стоны, взрывы и свист во мраке дня от клубов дыма, горящих танков, земли, поднятой до самого солнца.

Поступают раненые из 214-й стрелковой дивизии. Много обмороженных — бескрайняя степь, негде обогреться, метели, лютый мороз (30–40 градусов), никаких селений. Палатку сносит ветром и только в яме снежного сугроба можно спастись от ветра и мороза. Где-то застряли в снегах продовольствие и боеприпасы. Раненый из 126-го полка связи рассказывал, как захватили фашистский аэродром — много самолетов без горючего, присыпанных снегом. Между ними расчищены дорожки, раненые фашисты находились в самолетах. При приближении наших машин и солдат завязались бои, началась стрельба. Оказалось, офицеры расстреливали своих же раненых, и когда наши ворвались на аэродром, все дорожки были усеяны трупами. В этой суматохе были подожжены самолеты, слышались крики раненых, но фанатики отстреливались до последнего патрона. В плен взяли немногих. Наши потери были велики, много раненых. Встретили бывшего нашего раненого офицера Подольского — здоров, воюет.

10 января развернулись в Вертячьем. Немецкое командование превратило подступы к хутору Вертячий в крепость, в зону смерти. Первым ворвался полк 27-й гвардейской стрелковой дивизии. Раненые 252-й, 304-й стрелковых дивизий заполняют медсанбат. Работы очень много, но работа ритмичная: раненые поступают в сортировочное отделение, а затем в назначенные отделения. Перевязочные и операционная действуют круглосуточно. Машин для эвакуации очень много. Тут же отправляем в тыловые госпитали. Хорошо с питанием. Начался артобстрел, тут же ответили наши, вмешалась авиация. И наверху и внизу круговерть. Раненые идут и едут со всех сторон. Места в домиках есть. Как хорошо, что медсанбат стоит на грейдере. Это дает возможность эвакуировать всех обработанных. В перевязочной все время работа, а сейчас лежит раненый.

— Что грустите? Может, болит еще рана? Не беспокойтесь, рана хорошая, заживет быстро!

— Не рана меня беспокоит!.. Выбили мы немчуру из деревушки. Дома все разбиты, сожжены. Мороз. Смотрим, землянка не землянка? Ледяной дом! Печурка в середине. Мы зажгли спирт, греемся. Ничего, тепло. Разговариваем. Пришел старшина. Говорит: «Да у вас тут тепло, как на юге». Прислал несколько человек. Легли мы все вповалку, заснули быстро. Утром солнышко всходит. Полуземлянка-полудом наша засветилась, заиграла. Открываю глаза, смотрю — из льда на меня смотрит кто-то. Думал, мое отражение. Нет! Это фашисты — гады нашими красноармейцами выложили землянки. Попробовали разбить землянку, освободить и похоронить их, но ничего не получилось. А мой кореш из разведки не вернулся, так мне все кажется, что это он на меня смотрел сквозь лед. Сам себе места не нахожу. А я ранен. Когда теперь отомщу?