Словом, не было ни одной области производства и потребления, которая не контролировалась бы Соединенными Штатами. Те немногие фабрики, которые сами производили на Кубе кое-что по мелочи, были оборудованы устаревшими, списанными в других странах станками и существовали исключительно потому, что владельцев привлекала дешевизна местной рабочей силы. Квалифицированные работники прежде были в основном североамериканцами, а те немногие, что имели кубинское происхождение, охотно принимали заманчивые предложения от иностранных хозяев и эмигрировали в Штаты. Складов запчастей и расходных материалов не существовало: вся иллюзорная кубинская промышленность строилась на том, что ее материальная база находится всего в девяноста милях от острова, и достаточно телефонного звонка, чтобы все недостающие материалы немедленно прибыли ближайшим самолетом без пошлин и таможенных досмотров.
Хотя всем было известно об этой полной зависимости, обитатели больших городов продолжали свое безоглядное потребление и тогда, когда блокада сделалась жестокой реальностью. Многие из тех кубинцев, которые искренне были готовы умереть за Революцию – а некоторые и умерли, – продолжали проедать все оставшееся с инфантильной беззаботностью. Больше того, самым первым шагом революционного правительства было неотложное увеличение покупательной способности у беднейших слоев населения, где люди еще не знали счастья большего, чем радости материального достатка. Мечты, которые семья лелеяла полжизни, а то и всю жизнь, вдруг сбывались. Только вот те вещи, которые исчезали под напором возросшего спроса с рынка, уже не восполнялись, ни немедленно, ни через годы. И вот стали гаснуть витрины магазинов, еще вчера ослепительные, полки уже не ломились от товаров, а пустели, пока от праздника потребления не остался один голый скелет.
Куба в те первые годы революции была местом, где царили беспорядок и импровизация. Поскольку до новой жизненной философии людям было еще как до неба – для ее формирования требовались многие годы, – в наступившем моральном климате немедленных действий и срочных решений возобладал наш старый карибский мачизм. Национальные чувства были так обострены и взбудоражены в неудержимом полете революции, автономность в истории была еще столь новым ощущением, а угрозы обозленной реакции – такими нешуточными и близкими, что многие революционеры путались в мыслях и, похоже, думали, что недостаток молока тоже относится к проблемам, которые решаются вооруженным путем. То впечатление, которое Куба тогда производила на иностранцев, впечатление неслыханного и безумного праздника, было в целом правильным. Праздник в душе кубинцев был искренним и наивным, но опьянение революцией привело их на грань катастрофы.