Скарабей

Со стороны леса, вдоль дачных участков, проходила извилистая дорожка, с двух сторон обросшая какими-то кустами, репейником и крапивой. К концу сентября крапива успела высохнуть, а вот репейник доставил Марципану массу неприятностей. Он даже вспотел, пока тащил своё грузное тело вдоль соседских заборов. Его сопровождал заливистый разноголосый лай собак. То и дело, спотыкаясь о коряги и стряхивая с тебя колючие шишки, Марципан морщил лоб и тихо чертыхался.

Наконец он завернул за угол и подошёл к своей даче. Вынул из кармана пальто связку ключей, стараясь не шуметь, открыл калитку, вошёл в дом и заперся там. Свет включать не стал, чтобы не быть обнаруженным. Включил электрообогреватель в спальне и чайник, предварительно наполнив его водой. Выпив сладкого чаю, с хлебом и колбасой, Марципан разделся и лёг в большую холодную постель, накрывшись сразу тремя одеялами. Он любил сладкий чай и тёплую постель. Поэтому всегда накладывал в чашку по три-четыре ложки сахара и имел множество разных одеял.

Марципан быстро согрелся, даже почувствовал лёгкий жар. Сон не шёл к нему. Опять вспомнилась Лиза. «Интересно, жива ли она? – подумал Марципан, тяжело ворочаясь в своей «королевской» постели. – Если и жива, то уже старуха. Ей целых семьдесят шесть».

Представить Лизу старухой было выше его сил. Они с сестрой не виделись давным-давно. Не перезванивались и не писали писем. Они словно умерли друг для друга.

Марципан вспомнил о Лизе, когда снялся в первом фильме. Через два года после своего бегства в Москву. Он работал тогда «хлопушкой», помощником известного режиссёра Родовского и сыграл в его фильме-сказке одну из главных ролей. И работу и роль ему дали по просьбе Миллера. Но Лизе об этом знать было не обязательно. Достаточно, чтобы она увидела его на экране, а потом сообщила всему городу, что её брат стал артистом. Марципана распирало от желания похвастаться своими успехами. И он написал Лизе письмо, в котором извинялся за похищенные раритеты и сообщал о своих успехах.

Ответ пришёл очень скоро. Но письмо было не таким, как он ожидал. В нём не было ни восторгов по поводу сыгранной Марципаном роли, ни упрёков по поводу украденных им фолиантов. Письмо не было ни шутливым, ни язвительным, что соответствовало характеру сестры. Оно было простым и горьким, похожим на исповедь. В нём Лиза сообщала о смерти Риты и рассказывала об их последнем свидании. Всю правду. Как на духу. Марципан читал и всё случившееся, представало перед ним с пронзительной ясностью…

Это было в феврале, спустя полгода после его отъезда. В воскресенье утром, Лиза, как обычно, в трусах и лифчике мыла полы. Работал катушечный магнитофон с записью оперы Чайковского «Евгений Онегин». По дому разносилось:

Оне-егин, я скрывать не стану.

Безу-умно я люблю Татьяну…

Для Лизы мытьё полов было пыткой. Как, впрочем, и стирка, и готовка и всё остальное, связанное с домашним хозяйством. Макая тряпку в таз и елозя ею по полу, Лиза краснела, злилась, швыряла стулья, попадавшиеся на её пути, и ругалась на чём свет. В такие минуты лучше было её не трогать. Одна музыка частично примиряла её с действительностью.

Раздался звонок в дверь. Лиза чертыхнулась, убрала с потного лба волосы и пошла открывать. На пороге стояла Рита. В куртке, брюках и мальчишечьей кепке. Рита была необычно бледна и серьёзна. Сказала, что хочет сообщить Лизе что-то важное.

– Хорошее или плохое? – привычно спросила Лиза.

Рита пожала плечами, потом с трудом выдавила, что ждёт ребёнка. Попросила адрес Валентина. Лиза, разгорячённая мытьём ненавистных полов, решила отыграться на бедняжке. Она изумлённо повела глазами и шлёпнула тряпку в таз. Потом подбоченилась и вкрадчиво переспросила:

– Что-что? Беременна? Поздравляю. Только причём тут мой брат? – Лиза всегда начинала свой монолог тихо, постепенно наращивая звук, и заканчивала неизменным криком. – Понимаю, нашла дурака, да? Только не выйдет! – она повела перед носом Риты мокрым пальцем. – Не для того я отдала ему свою жизнь! Любимую работу бросила, замуж не вышла!..

Лиза задохнулась от возмущения, отпила из носика зелёного эмалированного чайника и продолжила, вонзив в нахальную девчонку острый взгляд своих волчьих глаз:

– Думаешь, я не могла родить? Могла, да. Но я взяла себя в руки. Я пошла к врачу…

И ты иди. Так будет лучше и для тебя и для всех.

Рита помотала головой. Губы её задрожали.

– Ах, не можешь? Ну да. Конечно! Мы же особенные! Все могут, а мы не можем! Да?! Да?!

Рита кивнула. Две слезы выкатились из её круглых голубых глаз и поползли вниз по щекам.

– Не надо. Я не пожалею. Меня кто-нибудь пожалел?.. Я не знаю адреса Вальки. А и знала бы, ни за что не сказала. Я не враг своему брату. Он мальчик, понимаешь?! Ему только через месяц будет восемнадцать! Ему учиться надо, а не плодиться и размножаться! Так, что иди, откуда пришла! Иди! Иди! – кричала Лиза, выталкивая Риту за дверь.