Сказ столетнего степняка

И мы, три добрых соседа, начали подпольно гнать самогон. Николай привозил остатки пшеницы в кузове, собрался солидный запас, и по мере надобности, аккуратно готовил бражку. Я вносил свою лепту сахаром, а Лион, мастер на все руки, приготовил прекрасный самогонный аппарат. Помню, как в первый раз гнали самогон. Впервые в жизни видел, как это делается. Николай и Лейке были главными действующими лицами, а я был прикрытием. Любой милиционер не осмелится войти в наш барак, оттолкнув восьмидесятипятилетнего инвалида войны. В строжайшем секрете держали мы нашу затею, и когда, глубокой ночью пошли первые капли из змеевика, меня охватило непонятное волнение.

– Первач! – смачно произнес Николай. – Самый смак, сила!

И мы, три соседа – русский, немец и казах, не дожидаясь конца процесса, пропустили по полстакана первача и захрустели соленым огурчиком! Ох, не забуду этот огненный, отменный вкус! Мне за свою вековую жизнь не удалось пробовать виски – не встречался. Так вот, мне потом рассказывали, что у виски примерно такой же вкус. Но, мне показалось, что первач из чистой пшеницы, наша отрада и наша отрава, лучше всех спиртных напитков.

Это был наш негласный бунт против произвола партии и власти. Но не все могли рисковать, как мы. За самогон судили строго, могли и срок дать. Поэтому мы редко позволяли себе рискнуть, и гнали запасы на несколько месяцев. Многим приходилось туго, и каждый находил свою лазейку как мог. Приключения в поисках выпивки в перестроечные времена – это целая народная трагикомедия!

Тогда достать водку для народа стало проблемой номер один. У кого была водка про запас, тот и заказывал музыку. Тому первым подвозили уголь, дрова, сено и солому. Парадокс – хотели понизить роль водки, а получилось, подняли очень высоко.

Как известно, русские на похоронах поминают усопших стопкой водки. Ну, кто будет держать в подвале на такой случай целый ящик? Даже если старухи припрятали где, все равно старики, да и постарше кто, нашли бы и выпили за здравие и долголетие этих же старушек.

Поминки, понятно, дело серьезное, и власти тут не могли пренебрегать традицией. По негласному решению райкома и райисполкома, на каждые похороны выделялся ящик водки, и в райпотребсоюзе выдавали этот заветный ящик за наличные деньги строго по списку и только по справкам о смерти близкого человека. Тонкость ситуации в том, что такая привилегия не была предусмотрена для мусульманской части населения. Да и не нужна эта водка на мусульманских похоронах. Но нашлись люди, думающие иначе. Воспитанные в духе советского интернационализма, они увидели в этом разделение и ущемление людей по национальным и религиозным признакам. И некоторые из них начали требовать в райпотребсоюзе, вместе с необходимыми товарами для похорон, этот злосчастный ящик русской водки! Вот до чего доводит ассимиляция сознания! Получив категорический отказ от руководства потребсоюза, они прямиком шли к Зигмунду Збигневичу Качановскому. Как-то одна женщина-казашка требовала от него на полном серьезе:

– Сын женится. Мы с мужем сызмальства работаем в совхозе, наверное, заслужили внимания, помощи от правительства. Так вот, помогите нам получить в райпотребсоюзе ящик водки на свадьбу и приплюсуйте положенный нам ящик водки по случаю смерти свекра! Мы тогда не брали!

– Какой положенный!? – возмутился, не выдержав, Зигзаг.

– По закону! По общему порядку! – не отступала боевая женщина.

– Нету такого порядка! Это мы просто помогаем людям в трудную минуту! – пытается объяснить Кочан, закрыв левый, вытаращив правый глаз.

– Так помогайте всем! – не унимается аульная женщина. – А вы разделяете людей!

– Но вы же мусульмане, казахи! И вы же не пьете водку на похоронах! – взрывается Кочан.

– А это наше дело! Но что положено, то положено! Свекор помер, значит, вы должны выдать нам ящик водки!

Бедный Зигмунд Збигневич! Наверное, со времен Речи Посполитой ни один поляк не вступал в такой спор и не встречал такую железную логику! Качановский объясняет и так, и сяк, но женщина стоит на своем.

– Вот недавно умер же деверь нашей соседки Наташи, так им сразу дали ящик водки!

– Но они же русские! – взмолился Зигмунд Збигневич.

– Ах, вот как! Если русский умер, значит, положено ящик водки! А казах помер – не положено?! Что, нерусским поминать покойников нельзя!? Выходит, так по-вашему!? – ярится женщина пуще прежнего.

И она обвиняет преданного идеям и заветам Ленина коммуниста Качановского в предвзятости, разделении советских людей по национальности и по вере.

– Накачу-ка на вас в обком бумажку! Компартия учит, что мы единый советский народ. Значит, у нас должны быть одинаковые обычаи! А вы мешаете этому!

Я представляю себе Зигзага при этих словах. Он как огня боялся всякого рода бумажек наверх. А такая угроза вообще убила его. И он позвонил председателю потребсоюза и попросил, чтобы выдали этой женщине два ящика водки – одну на свадьбу сына, а вторую по случаю смерти свекра. Гордая победительница зашагала поспешно в сторону продснаба, а Качановский, качая поникшей головой, потянулся к графину с холодной водой.