Сказ столетнего степняка

– Однажды на разведке мы тихо, незаметно подошли к неизвестному хутору. Понаблюдав основательно и убедившись, что немцев нет, постучались в крайнюю хату. Хозяин обрадовался и испугался одновременно, увидев нас. Сказал, что к вечеру придут фашисты попариться в баньке. Мы спрятались за хутором, в лесу, и терпеливо ждали. Вечером подъехали на трех мотоциклах офицеры и солдаты. Они громко разговаривали и хохотали. Потом вошли в приготовленную баню, оставив одного часового. Мы подождали чуточку, затем тихо подошли ближе. Ребята быстро убрали часового, заняли позиции, а мы с Иваном вошли в баню. В прихожке висели одежды и оружие фашистов. Здоровяк Иван, наш командир, резко открыл дверь в парилку. Голые немцы обомлели, увидев нас. Иван молниеносно схватил одного фашиста, вытащил его и бросил мне. Я скрутил его, накинул немецкую шинель. Перед уходом посмотрел на немцев в парилке. Они застыли в растерянности и широко раскрытыми глазами смотрели на нас. Кажется, еще толком не понимали, что случилось. Обычные человеческие лица, горячий пар, запах березовых веников невольно напомнили мне о простой земной жизни. Но в следующий миг Иван бросил связку гранат в парилку, хлопнул дверью, и мы выскочили. Прогремел мощный взрыв, пламя и дым окутали баню. «Какая ужасная смерть! Война, что поделаешь!» – утешал себя. Но почему-то этот эпизод врезался в сознание, и не могу забыть об этом…

Николай Борисович Нестеров загрустил и тоже начал рассказывать.

– Однажды мы переходили фронт…

Он умолк и долго сидел молча, упершись взглядом в бревенчатую стену. Видно было, что ему трудно дается этот разговор.

– Нет, я все-таки должен рассказать об этом. Никогда никому не рассказывал… но, хватит молчать!

Николай продолжил тихим голосом:

– Мы переходили фронт, шли в тыл фашистам и вдруг наткнулись прямо на огневую точку. Пулемет был искусно замаскирован ветвями и травой. Мы тихо легли и прижались к земле. Ждем, смотрим – тишина. Присмотрелись, а там фашист у пулемета спит. Ну, командир приказывает мне – убрать его. Подполз к нему, смотрю, спит молодой, даже совсем юный немец. Вытащил я нож, чтобы всадить ему в шею, но никак не могу ударить его. Не знаю, что на меня нашло, но рука не поднимается. А он спит себе так мирно, сладко. Ну, говорю про себя : «Ах, ты, фашист проклятый! Ты пришел на нашу землю! Ты убил столько мирных людей! Кровопийца, изверг!» Нет, никак не могу злиться на этого мирно спящего пацана! Что же делать? Приказ есть приказ, надо исполнять. Если ты не уничтожишь врага, то он уничтожит тебя! Таков жестокий закон войны. Я приставил острие ножа к сердцу юного немца и надавил со всей силы. Нож мягко вошел в молодое тело, как в масло. И тут юнец широко открыл глаза, посмотрел на меня. Я оцепенел и не мог оторвать взгляда от таких невинных глаз! Он молча помер! Тут подошли наши, и мы пошли дальше выполнять боевое задание. Но этот взгляд юнца на всю жизнь остался в моей памяти. Бывает, забываю надолго, а затем, в один миг, всплывает этот взгляд, и я мучаюсь, не сплю ночами…

Загрустили мы, загрустил и Лейке. Заглушили душевную боль как всегда водкой. Ничего не поделаешь, что случилось, то случилось. Такова, значит, наша судьба!

– Странно все! – вымолвил наконец Лейке. – Получается как… Вот мы, три соседа, живем тихо, мирно, в дружбе и согласии… А что было бы, если встретились там… на передовой… лежали в окопах по разную сторону?! Стреляли бы друг в друга, а?!

Каждый из нас представил себе, как бы это могло быть, и мы некоторое время сидели молча.

– А что поделаешь, коли прикажут?! – произнес Николай глухим голосом.

– Но что тогда дружба? Добрососедство? Прикажет какой-то психопат, и что, палить будем друг в друга? – взорвался Лейке. – И потом потомки будут обвинять: вот какой вы сволочной народ, нацисты, шовинисты, националисты!?

– Да, успокойтесь! – воскликнул я на правах старшего. – Не надо обвинять народ, целую нацию во всех грехах! Жизнь не раз убеждала меня в том, что нет плохих народов, а есть плохие и хорошие в каждом народе. Нет плохих народов, а есть плохая политика! Нет плохих людей, а есть плохое поведение. Плохие поступки людей – плод плохого воспитания.

– Понимаю вас, Асеке, и поддерживаю! – произнес Лейке. – Однажды, в ауле, осенью сорок четвертого года, меня чуть не убили казахи!

Мы с Николаем раскрыли рты.

– Да, те самые добрые казахи, которые нас приютили, поддерживали. Случилось так, что в один дом пришла похоронка. Родственники оплакивали погибшего солдата, весь аул, в том числе и депортированные народы разделяли их горе. Но через несколько дней двое братьев павшего на фронте солдата, юноши на год-два старше меня, четырнадцати-пятнадцати лет, встретились со мной за аулом, в степи, во время поиска коров. Они злобно посмотрели на меня и начали ругать, оскорблять, называя фашистом, кровопийцей, душегубом. Я отвечал, что я не фашист, а мирный немец. Они говорили, что все немцы – дурная кровь, убийцы, одного поля ягоды!