Сказание о Доме Вольфингов

Но с каждым последующим он возился дольше, чем с предыдущим, и слова все медленнее и медленнее сходили с его языка. Наконец приблизился он к человеку, привязанному к собственному высокому сидению Тиодольфа, прямо под местом, где надлежало висеть чудесной лампе, Солнцу Чертога, единственному, кто оставался еще в путах. Был он из Горынычей-Вормингов и прозывался Элфриком. Долго освобождал его Тиодольф, а, освободив, улыбнулся, поцеловал и сказал такие слова:

– Встань, брат! Ступай на помощь к тем, кто тушит пожар, а мне оставь мое сидение, ибо я устал, если хочешь, принеси мне воды попить, потому что сегодняшним утром мужи забыли о меде жнецов!

Элфрик поднялся, и Тиодольф сел в свое кресло, откинув назад голову. Элфрик поглядел на Князя с тревогой, а потом бросился вдоль чертога, где уже вовсю шумели тушившие огонь Готы, к которым присоединялись новые и новые помощники.

Найдя ведерко с водой, Элфрик наполнил из него деревянную чашу, лежавшую возле одного из столбов и вновь бросился к почетной части чертога. Теперь у помоста не было и человека – только Тиодольф все сидел в своем кресле, и наполнившие чертог клубы дыма мешали Элфрику видеть, что делает Князь. Поэтому он ускорил шаг и, оказавшись возле Тиодольфа, ощутил, что наступил ногой в какую-то лужу… тут сердце его упало, ибо понял Элфрик – это кровь. Нога его поскользнулась, и невольным движением Элфрик расплескал большую часть воды, смешавшейся с кровью. Однако, подойдя к Тиодольфу, он молвил:

– Пей, Князь, остался глоток воды.

Однако Тиодольф не шевельнулся, услыхав эти слова… тогда Элфрик прикоснулся к нему, но Князь не ответил на прикосновение.

Тут восскорбело сердце Элфрика… положив руку свою на длань Походного Князя, он внимательно поглядел в лицо его; холодной стала рука и пепельной кожа… Тогда Элфрик притронулся к боку Походного Князя Тиодольфа и ощутил рукоять меча, который вождь Римлян глубоко воткнул в тело предводителя Готов.

Так понял Элфрик, что погиб Тиодольф, и, бросив чашу на землю, он воздел руки к небу и простонал, словно женщина, вдруг наткнувшаяся на тело своего мертвого ребенка, а потом возопил гласом великим:

– Сюда-сюда, Дети Волка, ибо скончался Князь людей Марки! Внемлите же, люди, внемлите! Пал Тиодольф Могучий, вождь Вольфингов!

Был он еще молод и слаб – подорвали его силы пути и ожидание огненной смерти, а потому пал Элфрик на землю и зарыдал.

Но едва возгласил он эти слова, как в проеме Мужской Двери потемнело, и через порог переступила сама Холсан в древнем, расшитом золотом одеянии, с чудесной лампой в руке, звавшейся тем же именем, что и сама она. За нею блистали наконечники копий и другое оружие; однако мужи медлили у порога, доколе не повернулась она и не дала им знак входить. Тут потоком хлынули люди Марки в Мужскую Дверь… в мятых и рваных доспехах, запачканные боевой грязью, однако же гордые и счастливые. Как только вошли они, Холсан махнула рукой, указывая им гасить пламя, и они разошлись по чертогу.

Сама же она недрогнувшим шагом приблизилась к помосту… к месту, над которым еще свисала цепь Лампы, окутанная дымом и чуть подрагивавшая под рукой ветра. Быстро прикрепила Холсан лампу к цепи и привычной рукой подняла ее вверх с помощью блоков – к укрытой дымом пожарища крыше, на привычное место, где засияла она знаком избавления Вольфингов и благоденствия людей Великого Чертога.

А потом, со спокойным и торжественным выражением повернулась к Тиодольфу, хоть и было бледным лицо ее, и казалось, что улыбка никогда более не ляжет на эти черты. Элфрик уже поднялся и, смолкнув, застыл возле стола, хотя рыдания еще вырывались из его груди. Легким прикосновением отстранив его, Холсан подошла к Тиодольфу и стала над ним, и заглянула в лицо… потом, простерев руку, прикрыла глаза отца и, нагнувшись, поцеловала. После, распрямившись, оглядела она чертог и заметила, что новые и новые люди входят в него, и, хотя дым еще клубился над головой, огонь уже почти потух, а снаружи утихли звуки сражения. Ибо люди Черты завершили в тот день свой воинский труд еще до полудня; большая часть Римлян была уже убита, а остальных оставили в покое – до дня, когда Народный Сход назначит им судьбу; ибо жалость теперь пробуждали доблестные побежденные в сердцах еще более доблестных победителей, но никак уж не страх.

И получила вторая часть Утренней Битвы название Тиодольфова Штурма.

Теперь, когда узрела Холсан, что битва закончена, а огонь потушен, что входящие в чертог вновь видят чудесную Лампу, и оттого радость появляется на их лицах… что глядят они на застывшего в кресле Тиодольфа, застонало сердце ее от собственного горя, от скорби народа о его могучем вожде, и возрадовалось счастью будущих дней и славе, добытой в недавних сражениях. Однако, собравшись с духом, отбросив назад с чела темные пряди, возвысила Холсан голос, во всей чистоте прозвеневший в чертоге.

– О мужи сего крова, Князь Похода скончался! Люди, внемлите! Ибо пресеклась жизнь Тиодольфа Могучего. Подойдите ближе, о мужи, подойдите… воистину мертв Тиодольф!