— Как тебя зовут? — первым нарушил молчание Сережа, обращаясь к атаману.
— Юрятка. А тя?
— Сережка. Во что вы играли?
— Мы не играли, не дети, чай. Стрелки мы пускали.
— Покажи, как стрелы пускаете.
Ему никто не ответил. Всех заинтересовал Женька, диковинная короткошерстая собака.
— Гли! Как овца стриженая… Може, не собака?
— Самая настоящая собака! — ответил Сережа. — Сейчас я вам покажу, что она умеет…
Он подкатил к Женьке мяч и, подняв руку, приказал:
— Стереги!
Пес лег и замер, положив голову на мяч.
— Попробуйте теперь взять у него мяч. Только не советую. Без пальцев останетесь. Смотрите дальше, программа продолжается!
По команде Сережи Женька садился, ложился, вставал, давал голос — лаял, приносил брошенную палку. Но особого интереса дрессировка Женьки не вызвала.
— Пустая забава! — пренебрежительно сказал Юрята. — Пес должон дом стеречь, помогать пастуху стадо пасти, зверя в тайге гонять. Бездельный у тя кобель, Сережка!
Говорил Юрята шепеляво, на месте двух передних зубов чернела дырка. Сережа снова позавидовал и, вздохнув, сказал:
— Ты небось далеко плевать можешь? Как матрос! Можешь?
— Гляди! На три сажени могу.
Юрята плюнул, вернее, шикарно цыкнул через выбитые зубы, так, что Сережа глазам не поверил.
— Теперь давай ты.
Сережа плюнул, и получилось позорно. Пришлось подбородок утирать. Чувствуя, что авторитет его качнулся и интерес к нему ослабевает, Сережа вытащил свое зажигательное стекло. Успех был потрясающий. Стекло вызвало не только удивление, но и суеверный страх.
— Сткло-то, чай, колдовское! Без кресала, без искры огонь дает!
Тощенький мальчишка с болячками на губах, жевавший льняную макуху, сунулся ближе к Сереже. В глазах его была унылая зависть,
— Слышь, мирской, меняем твое сткло на макуху. Сладкая, страсть!
— Погоди, Завид, — недовольно сказал Юрята. — Покажи еще чего, Сережка!
Сережа вытащил нож, нажал кнопку — выскочило блестящее лезвие.
Завид завистливо засопел.
Юрята восхищенно вздохнул:
— Сделай еще раз!
И еще раз лезвие спряталось и выскочило от легкого нажатия. Завид по-воробьиному задергал маленькой сухой головенкой. В глазах его была уже не зависть, а откровенная жадность.
— Сережка, ты меня слушай, — с просительной улыбкой дернул Завид Сережу за рукав. — Еще макухи принесу, домой сбегаю. И бабок двадцать гнезд[28]
дам, а ты мне нож. Согласный?— Отскочь, Завидка! — оттолкнул его Юрята. — Ко всем липнешь, всем завидуешь, жадная душа!.. Идем, Серьга, из луков стрелять.
Ребята стреляли из маленьких луков по тоненьким чурбачкам. Сережа осрамился: ни разу не попал в чурбачок. Он тоже начал сердиться, поставил толстый чурбан и крикнул с веселой злостью:
— Это ваш посадник Густомысл. Стреляй!
— Чего надумал! — попятились робко ребята, а Юрята повалил чурбан ногой.
— Не ладно задумал, Серьга. Отцы наши люди малые, мизинные[29]
, отдуют и нас и их заодно батогами за такое глумство над посадником.— Ан стреляй! — закричал вдруг с яростью Митьша. — Он моего батьку нещадно кнутом бил и повесить на толчке грозился. Стреляй, говорю! — с силой вбил он в землю чурбак.
— Погоди! — схватил Сережа Митьшу за рукав. — Как твоего отца зовут?
— Алекса Кудреванко, солевар он.
— Я видел его вчера на посадничьем дворе, — взволнованно сказал Сережа. — Храбрый! В него стреляли, а он убежал.
— Знаю уж. Боюсь, поймают. — Неулыбчивые глаза Митьши засияли гордостью. — Он у меня такой: и черта с рогами не побоится.
— А, чего там! Воткнись стрела каленая Густомыслу меж глаз! — крикнул бесшабашно Юрята, первый пустив стрелу.
Разом зазвенели тетивы других луков, заверещали летящие стрелы. Утыканный ими, как еж, чурбан повалился на землю.
— Карачун дуроумному Ждану Густомыслу! — запрыгал Юрята на одной ноге, размахивая над головой луком.
После победы над посадником стрелять больше не хотелось. Тогда заинтересовались футбольным мячом.
— Пошто такой большой? — спрашивали ребята.
— Ногами мутузить! — объяснил Митьша. — Серьга, показывай.
— Идет! — охотно согласился Сережа. Он положил на землю свой шлем и ушанку Митьши. — Это будут ворота. А правила такие…
Через минуту по выгону запрыгал футбольный мяч. Женька с шальной мордой метался меж ребятами, не зная, кого хватать. И вскоре раздался милый сердцу футбольных болельщиков ликующий вопль:
— Тама!..
Глава 9
Худог
В его картинах благочестья нет…
По правде, всех богов я ненавижу.
1
Рамы были сдвинуты в сторону, окна открыты настежь. Истоме был нужен свет.
В простом черном кафтане, с узким ремешком на лбу, чтобы волосы не падали на глаза, Истома был похож на мальчика, несмелого и застенчивого.
— Это вапы мои, — показывал он на глиняные горшочки, кувшинчики и миски с краской. — Это ярь зеленая, бакан багровый, бычья кровь пунцовая, вохра желтая да вохра жженая, вишневая. А еще сурьма, ею же детинские жонки да девки брови чернят.
— Где краски достаете, Истома?