Сказание о граде Ново-Китеже

— А какая у меня опасность? — искренне удивился летчик. — Обыкновенный воздушный ломовик.

Сережа принес из кухни чайник.

Наливая капитану крепкий коричневый чай, Косаговский застенчиво улыбнулся:

— Правда, в нашей работе всякое бывает. Авиация у нас легкомоторная, местного значения и специального назначения. А это значит, в любую щель обязаны пролезть и на пятачке приземлиться.

— Значит, и вынужденные посадки бывают, и аварии, и блуждания по дикой тайге?

— Вообще-то бывают, но очень редко. Вот у меня случай был. Летел я по незнакомой трассе, над сопками, и хвост самолета зацепился за стланик на вершине сопки. С этим украшением я и прилетел на аэродром. Знаете, как мне влетело за это от начальника отряда? Легче на вынужденную идти!

Виктор откинул со лба волосы и засмеялся, по-ребячьи сморщив нос.

В передней раздался звонок.

— Это Птуха, — сказал капитан.

Сережа помчался открывать.

3

Дверь в переднюю Сережа не закрыл, и видно было, что вошел человек в черном клеенчатом реглане и мичманке с узеньким нахимовским козырьком, сухой, мускулистый, подобранный и до краев налитый веселой, звонкой силой. Были в нем та подтянутость и щеголеватая точность, тот необъяснимый флотский шик, который свойствен только военным морякам.

Сережа замер от восторга. Восторг его дошел до предела, когда Птуха снял реглан, а под ним оказался морской китель с якорьками на золотых пуговицах и со значком торпедиста на рукаве — красной морской торпедой в золотом круге. Не смог моряк — духу не хватило — сменить китель, реглан, мичманку, пусть без «краба» и без кокарды, на ничем не примечательные пиджак и кепку, не смог спороть доблестный значок торпедиста.

Достаточно и того, что спорол он четыре мичманских галуна, следы которых еще видны были на рукавах. Блестя цыганскими, с синеватыми белками глазами, он спрашивал Сережу с напускной строгостью:

— Штык-болт крепить умеешь?

— Не умею, — смущенно сопанул носом Сережа.

— А рифовый узел вязать можешь?

— Не могу. Научите?

— Об чем речь? Обязательно!

Войдя в комнату, мичман обратился к Косаговскому:

— Извините, Виктор Дмитриевич, что незваный пришел, да еще и товарищу капитану ваш адрес дал.

— Не извиняйтесь, Федор Тарасович. Хорошо сделали, что пришли. И с товарищем капитаном был рад познакомиться. Вы, оказывается, тоже халхинголец?

— Так точно! И вы там дрались? — Он посмотрел на стаканы с чаем и сокрушенно вздохнул. — Боевые товарищи при встрече пьют чай! Ну и ну! Просто кошмар! Одну минуточку! — Он вышел в переднюю, покопался в кармане реглана и, вернувшись, поставил на стол бутылку. — Вот. Одесский коньяк, сестренка прислала. Где — у вас штопор, Виктор Дмитриевич?

— Вы одессит? — спросил Косаговский.

— Мне просто смешно! Разве это не видно с первого взгляда? Чистокровных одесситов, кроме меня, только три: дюк[2], Беня Крик и Леонид Утесов. Я, собственно, с Большого фонтана, рыбак. Фонтанский — весь зад в ракушках! Так нас дразнят. Ну, будем! Дай боже и завтра тоже! — поднял мичман первый свою рюмку. — За святое боевое братство!

— Взрывником работаете? — морщась от выпитой рюмки, спросил Косаговский.

— Да. Списали меня на бережок. Оверкиль у мичмана Птухи получился. — Он поднял левую руку и задумчиво, грустно посмотрел на оторванные до первых суставов пальцы. — Но ничего, не унываю. На взрывном деле, как и на борту, тоже морская разворотливость нужна. Дело не скучное! Дырочку в камне просверлишь, взрывчаточку заложишь и стукнешь! Далеко нас слышно.

Сережа, нетерпеливо ерзавший на стуле, навалился на стол локтями и весь подался к мичману.

— Товарищ мичман, вы давно взрывником работаете?

— Ты, малец, меня дядей Федей зови.

— Хорошо, дядя Федя.

— Не хорошо, а есть! Вот как надо отвечать.

— Есть, дядя Федя! — гаркнул весело Сережа.

— Молодец! А на взрывчатке я второй год сижу, — старательно жуя колбасу, объяснил Птуха.

— И ничего?

— И ничего.

— А если ошибка?

— Ну, тогда…

— Что тогда?

На лице Птухи собрались под глазами хитренькие и веселые морщинки.

— Тогда выговор в приказе. С предупреждением.

Сережа недоверчиво улыбнулся:

— А по-настоящему?

— А по-настоящему — тогда от взрывника совсем пустяки останутся. В патронную сумку можно собрать. Сережа даже присвистнул.

— Надо же!…

— Н-да, профессия! — покачал головой Косаговский.

— Профессия как профессия! — пожал плечами мичман. — Горячий цех, не больше. Точность и расчет требуются.

Глава 3 Разговор о романтике

Пьем за яростных, за непохожих,

За презревших грошевой уют!

П. Коган.

Сережа о чем-то глубоко задумался. К нему подошел Женька, ткнулся носом в колено, выпрашивая что-нибудь вкусное со стола. Сережа сунул ему кусок сахара. Пес захрустел, блаженно жмуря глаза.

— И почему это собаки сосать не умеют? — вдруг озадаченно спросил Сережа. — Сахар лучше сосать, а он, дурак, грызет.

Потом опять уставился в стол, выпятил в раздумье нижнюю губу, потрогал ее пальцем и сказал нерешительно:

— Может быть, мне в взрывники податься? Косаговский засмеялся, взъерошив волосы на голове брата.