Сказание о граде Ново-Китеже

— А я знаю? Вышиб я его с трассы и пообещал: если еще раз увижу — в землю по плечи вобью! А сейчас, гляжу из окна, он в тень прячется и на дом Виктора Дмитриевича пялится.

— Пойдем поприветствуем его, — двинулся капитан. Юродивый стоял, прижавшись к стене, прячась в тень.

— Уважаемый публикум! Рекомендую! Факир Шаро-Вары! — сердито, но тоном циркового шталмейстера провозгласил мичман.

Косаговский включил карманный фонарь. Из темноты выступило иконописное темное, изможденное лицо с узенькой бороденкой, стекавшей со щек. Блеснули пустые, словно стеклянные глаза. Памфил-Бык стоял сбычившись, уперев в грудь подбородок. Когда-то нож, а может быть, пуля или сабля резанули его по горлу. Рана заплыла безобразным шрамом, красным и бугристым, как петушиный гребень. Шея онемела, подбородок оказался притянутым к груди; голову юродивый поднять уже не мог. Он стал походить на бодающегося быка, за что и получил свою кличку. Одет он был в рваное пальтишко, подпоясанное веревкой, вместо шапки повязался по-бабьи грязным белым платком, на ногах — валяные опорки. Он опирался обеими руками на длинную и толстую дубину со свинцовым набалдашником в кулак величиной. Подошедшие к нему молчали; молчал и он, блестя своими «стеклянными» глазами.

Капитан почувствовал вдруг, что юродивый пристально вглядывается в него. В это время Женька заскакал вокруг юродивого с заигрывающим тявканьем. И будто бы отбиваясь от собаки, Памфил-Бык, перехватив дубину за нижний конец, с силой размахнулся ею вкруговую. Круто загудел воздух. Испуганно вскрикнул невидимый в темноте Сережа. Свинцовый набалдашник просвистел близко от головы капитана.

— Осторожнее размахивай, гражданин, — спокойно сказал капитан. — Ты кто такой?

Памфил-Бык ухмыльнулся широко, бессмысленно.

— Асиньки? Я кто? Я Памфилка, дурак присноблаженный, глупомудрый. Вот я кто. — Он заморгал часто, подпрыгнул высоко и завопил хрипло: — Христа зарезали!.. Богородицу-матушку зарезали!.. Ой, жалко!

— Заткни кран! — гаркнул, как на палубе, мичман. — Что здесь потерял? Что высматриваешь?

Юродивый и ему ответил ангельской, миролюбивой улыбкой.

— Асиньки? — и закрестился вдруг испуганно. — Узнал! Узнал тебя!.. Ты богородицу зарезал!.. Боюсь! Ты Памфилку-дурака зарежешь… Боюсь! — захныкал он, тыча пальцем в лицо мичмана.

— Ша!Чтоб тихо было! — шагнул Птуха к юродивому и поднес к его носу кулак. — Чуешь? Увидишь небо в алмазах!

В глазах Памфила мелькнула осмысленная злоба.

— Не дуй в улей, без глаз останешься, — тихо, угрюмо проговорил он. — Не ровен час, сегодня — нас, завтра — вас.

— Чеши отсюда на полусогнутых, пока цел! — снова двинулся мичман на юродивого.

А Памфил уже уходил, подскакивая и вопя хрипло церковный напев:

Волною морскою, скрывше древле,
Гонителя, мучителя под водою скрывше…

Его не было видно, но из темноты все еще доносилось со злобной угрозой:

Гонителя… мучителя…

Капитан молчал, сунув руки в карманы шинели, о чем-то упорно думал.

— А, гори они синим пламенем, эти факиры и малохольные юродивые! — вдруг зло сказал мичман. — Шатаются тут! И чего милиция смотрит? Потопаю я.

Выспаться надо. Завтра-рано полетам. Давай руку, Сережа.

Даже по звуку шагов мичмана можно было попить, что он очень сердит и очень чем-то недоволен.

Глава 5 Граница

Я нынешней ночью

Не спя до рассвета,

Я слышал — проснулись

Военные ветры.

М. Светлов, «Перед боем»

1

Косаговский предложил капитану ночевать у него, а не в командирской гостинице пограничного отряда. Виктору хотелось послушать рассказы капитана о жизни на границе. Ратных охотно согласился. Едва вошли они в маленький кабинетик летчика, капитан подошел к телефону.

— Разрешите? Позвоню куда следует. Доложу о присноблаженном Памфиле-Быке. Не нравится мне этот юродивый: что-то фальшивое в нем и ведёт себя подозрительно.

— Капитан поднял трубку, а Виктор деликатно вышел, притворив дверь. Когда он вернулся, Ратных бесшумно ходил по комнате, заложив руки за спину. Лицо его было мрачно и озабоченно.

По коридору, подпрыгивая, промчался умываться Сережа.

Капитан улыбнулся:

— Шустрый он у вас, как чижик. Не ходит, а бегает вприпрыжку. Торопится, как бы без него что-нибудь интересное не случилось.

— Бедовый слишком. Но коли созорничает, не отопрется, душой не покривит. Не возьму его все же завтра, в рейс.

— А где ваши родители?

— Мама умерла, когда Сереже шесть лет было, а через два года и отец погиб при катастрофе. Он был паровозным машинистом. Живем втроем, с тетей Лидой, маминой; сестрой.

Опять промчался с подскоком Сережа. Виктор остановил его около дверей:

— Покажи руки. Чистые. А шея? Молодец. Марш спать! Завтра можешь спать вволю. Отвезу тебя следующим рейсом.

Сережа посмотрел на брата исподлобья.

— Все равно полечу завтра, — сказал он упрямо и пошел к себе.

— Не; валяй дурака! — крикнул ему вдогонку брат. Сережа не ответил. Слышно было, как он свирепо колотил подушку, укладываясь спать.