Сказание о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле. Том первый.

Декабря 23-го, пошли на праздник Рождества Христова в общежительный монастырь Симопетр, который отстоит от моей колибы на шесть часов, т. е. на тридцать верст, и там гостили два дня. Там в первый раз увидел я чин и устав и порядок афонских общежительных обителей, которого еще от роду нигде не видал: правят и распоряжают благочинно, кротко, тихо и любовно; и весьма распалился я душою, смотря на равноангельную общежительную жизнь, на смирение и кротость тамошних иноков: они совершенные и искусные иноки по виду и по обхождению. Праздновали праздник весьма торжественно. Был архиепископ, двадцать иеромонахов и восемь иеродиаконов, и до пятисот братий. Продолжалось всенощное бдение четырнадцать часов. Пели певцы доброгласные, все по-гречески. Потом Литургия; по Литургии была всем трапеза изобильная, с велиим утешением. По трапезе мы русские пошли в путь, с намерением ночевать в Русском монастыре, посетить свою русскую братию на новосельи. А от монастыря Симопетра до Русского монастыря четыре часа ходу, т. е. двадцать верст.

123. Чин богослужения в Русском монастыре

Пришли в Руссик уже к самой вечерни: вечерню греки правили в соборе, а русские в своей церкви святителя Митрофана. По вечерни была трапеза изобильная. Теперь я увидел Русского монастыря общежительный чин и устав; прежде хотя и был, но ничего не мог рассмотреть, потому что было многолюдствие и суета, а теперь только одни свои братия; и столько было благочинно и кротко, что несравненно превосходит Симопетр. Была полна трапеза своей братии; сидят все по чинам, каждый чин за своим столом: иеромонахи с игуменом за своим; схимонахи и монахи за своими; рясофорные особенно; послушники за своими; безбрадые и младые особливо; прихожие мiрские особливо. Пища же всем одинаковая, как игумену, так и работникам. Пред каждым стоит своя чаша с кушаньем и тарелка с салфеткой, ложка, вилка и ножик, кубок вина и стакан, и каждому положен цельный пшеничный хлеб. Каждый сидит накрывшись своим клобуком, и не видит един другого, кто против него сидит, но со страхом и молитвою вкушает представленное ему брашно; и ничего больше не слышно, кроме чтения; а жертвенник читают на кафедре высоко. Кто не хощет ясти, или вкусил до сытости, тот руце имеет прижаты к персем и главу наклоненну, и сидит со страхом, дожидается окончания трапезы. Я, сидя и смотря на них, не мог удерживаться от слез, и столько распалилось сердце мое и растопилась душа моя, что не хотел изойти из обители, но возжелал пребывать в ней до смерти, с сими земными ангелами, что после трапезы и предложил духовнику, отцу Павлу. Он же сказал, что с Любовью примет, только ежели благословит духовник и старец Арсений. И ходил я к духовнику моему Арсению, и просил его, да благословит меня в общежительный Русский монастырь; но он мне отказал, и сказал тако: «Будешь в Русском монастыре, да после; a теперь живи на своей колибе». И я с радостью пошел на свою колибу, и жил во всяком спокойствии духа.

124. Праздник Богоявления в Иверском монастыре