Сказание о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле. Том второй.

Потом они пришли в свой град, и еще многих с собой уговорили, и, получив заграничные паспорта, отправились в путь, из одного города Старого Оскола пятнадцать человек, и прибыли в Афонскую Гору. Здесь избрали себе пастыря и отца духовного, иеросхимонаха и пустынножителя, духовника Арсения, препоручили ему свои души, и требовали от него наставления – как им препровождать жизнь свою? Он благословил им купить себе келии. Они купили, каждый по своему желанию. Наш старец купил келию святого пророка Илии, а друг его Николай купил келию святых Архангел, под монастырем Ставроникитою. Потом духовник Арсений постриг их в полное монашество: Иоанна наименовал Иоанникием, а Николая наименовал Никитою, а потом постриг в великую схиму, и нарек Никодимом. Отец Никодим пожил во Святой Горе Афонской только два года, и помре;[34] а отец Иоанникий жил в своей келии семь лет, в течение которых и меня принял к себе в ученики, по благословению старца и духовника Арсения. И живши я с ним, не мог постигнуть глубину его смирения и терпения. Жил я с ним три года, и не замечал, чтобы он когда на кого оскорбился, или сказал какое слово укорительное про брата своего. Хотя и великие скорби на него наводимы были по вражию наущению, но он все побеждал своим смирением и терпением. Нас было у него три ученика, и мы во все минуты пользовались его примерною жизнью. Воистину был образ нам, своим ученикам, и мы взирали на него, своего пастыря, яко на ангела, и радовались, и веселились, и утешались его беседами и наставлениями. За великую потерю почитали, когда отлучались на один день от его лица. И не помышляли мы разлучиться с ним даже до смерти. Но Господь Бог все устроил по Своей воле. Духовник наш старец Арсений послал его, нашего старца Иоанникия, в Русский монастырь, в общежитие, и нас с ним; благословил его принять священство и духовничество. Потом он постригся в великую схиму, и наречен Иероним. Он, по отъезде моем, остался в живых. И доныне наставляет и пасет во Святой Горе Афонской русскую братию, и первый во Афоне духовник.[35]

182. О затворнике Тимофее

Не могу не воспомянуть великого старца, славного подвижника и затворника, схимонаха Тимофея.[36] Родом он из Великой России, Вологодской губернии. В юности он проживал в столичном граде Санкт-Петербурге. Рассмотрев суету и непостоянство мiра сего, оставил дом свой, родителей и сродников своих, и имение свое, пришел на остров Валаам в общежительный монастырь; определился в число братства, и проходил там разные послушания. При пострижении в мантию наречен Тихон. По наставлению старцев вкусил сладчайшего безмолвия и благотворной умной молитвы. И толико возлюбил Господа своего, так усладилось сердце его молитвою, что ни на одну минуту не хотел разлучиться с своим Господом, но возжелал всегда с Ним молитвою соуслаждаться. Заметив, что много разлучает с Богом язык и разные разговоры, особенно бесполезные, затворил свои уста, удержал свой язык, и четырнадцать лет не проговорил ни единого слова, чрез что терпел много скорбей и напастей. Не дал он сна своим очам, ни веждам своим дремания: день находился на послушании, умом же в беседовании с Богом, а нощь стоял на молитве. Естеству своему давал упокоение немногим дреманием, и то стоя, или мало сидя. От того часто падал в церкви во время службы. Часто удалялся один в пустыню, и стоял в лесу на одном месте по два и по три дня без пищи, имея ум свой вперен в Боге. Часто, когда диавол ужасал его страхованиями, он выходил нощию на кладбище, и стоял всю нощь на могилах, и так побеждал страхования. Много претерпел других напастей и искушений от диавола.

Прожил он на Валааме более двадцати пяти лет, и прошла о нем слава повсюду, а наипаче по Санкт-Петербургу. Хотя он и ничего ни с кем не говорил, но желали видеть хотя лицо его. Валаамский игумен Дамаскин, неизвестно по какому побуждению, послал его в Санкт-Петербург, в монастырскую часовню. Хотя он и много со слезами просил игумена, чтобы оставил его внутри монастыря, или в пустыне, плакаться о грехах своих, но игумен не оставил. Когда он приехал к часовне, в шумный град, то показалось ему весьма трудно, и даже не вместительно; потому что, двадцать пять лет проживя в монастыре и пустыне, теперь приехал смотреть на соблазны. Наипаче отягощало его то, что все его славят и ублажают, и ежедневно в часовне толпа народа. Жил в часовне целый год, и многажды просил игумена, чтобы позволил возвратиться в монастырь, но не получил просимого.