Сказание о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле. Том второй.

Потом вознамерился удалиться в Святую Афонскую Гору, и просил митрополита, чтобы уволил его в Иерусалим на поклонение святым местам. Получивши паспорт, отправился в Иерусалим; прожил там полгода, и после Пасхи отправился во Святую Афонскую Гору; приехал в наш Русский монастырь, определился в число братства, и пострижен в великую схиму, наименован Тимофей. Потом, по его желанию, отпустили его в уединенную пустыню, на келию святого великомученика Георгия, от монастыря полтора часа ходу. Проживая там один с единым Богом, каждую седмицу приходил в монастырь на всенощное бдение; на Литургии причащался Святых Таин, Тела и Крови Христовой, брал себе пищи, и паки возвращался в свою пустыню: так прожил три года. Потом стал изнемогать ногами, которые у него стали толсты, яко ступа, от многого всенощного стояния. По возвращении моем из России, после неуспешного сбора, отпустили меня к нему послужить его немощи, и сподобился я быть самовидец его жизни и подвигов. Жил я с ним полгода, и не видал его никогда на ребрах лежащего да и сидящего весьма мало, только разве во время трапезы, но всегда он был на ногах; хотя ноги и больны были и опухли, но он на то не смотрел. Каждую ночь с вечера среди церкви становится на молитву, и стоит до дня неподвижен, – такой его был устав! Келии для себя не имел, а церковь ему была вместо келии. В течение дня прочитывал часть из Апостола и часть из Евангелия, и акафист Богородице; потом занимался трудами; пищу употреблял самую постную; после трапезы входил в церковь, садился на место, и дремал один час, – это было его упокоение, которое он давал своей немощной плоти. Потом встает, и отправляет монашеское правило – триста поклонов земных, тысячу триста поясных; а молитву читает не устами, но сердцем и умом. Таковы были его жизнь и подвиги, что не мог я без слез на него и смотреть. Я окаянный не только не мог в чем-нибудь ему подражать, но боялся на него и смотреть; но впрочем желал с ним препроводить жизнь свою, и послужить ему до смерти; по крайней мере, за его святые молитвы простил бы Господь мои великие согрешения, и помиловал бы мою окаянную душу; но грехов ради моих великих не сподобился я до конца совершить мое желание и послужить такому великому старцу; отлучил меня от него духовный мой отец, иеросхимонах Арсений, и со многими слезами оставлял я старца, схимонаха Тимофея, когда отправлялся в Иерусалим. Возвратившись из Иерусалима, уже в пустыне я его не застал, а жил он внутри монастыря, в затворе, и к себе в келию никого не принимал. Только я еще сподобился его однажды видеть: он выходил в церковь причащаться Святых Таин, и немного я еще с ним поговорил. По отъезде моем остался еще в живых.[37]

Когда старец Тимофей пришел в Святую Афонскую Гору, то духовник Иероним благословил его говорить со всеми, и, кто будет требовать, давать наставления. Разговоры и наставления его были только о том, чтобы каждый старался совершать и стяжавать умную молитву, и чтобы каждый более всего старался очищать внутреннего человека, очищать свое сердце от помыслов и от прилогов вражиих. Он всегда говаривал, что монах потому называется воин Царя Небесного, что имеет брань и войну не с плотию и кровию, и не с человеками, но с началами тмы века сего и с духами злобы, которые беспрестанно имеют брань и войну с нашим умом, и беспрестанно пускают свои стрелы в наше сердце, и уязвляют нас. Не в нашей воле состоит, что они стреляют, и невозможно нам того им запретить; но в нашей воле состоит то, чтобы их нам блюстись, беспрестанно им противиться, и отражать их стрелы, сиречь, вражии прилоги, беспрестанною Иисусовою молитвою. Ежели случится, что очень больно уязвят, то надобно скоро эту рану открывать врачу, сиречь, духовному отцу, и излечивать ее покаянием и слезами.