Сказания древа КОРЪ

Корнина Павла Александровича, рядового стрелковой роты, добровольцем вступившего в Красную Армию, убили первом же бою под Волоколамском. За несколько дней до смерти, проезжая в кузове «полуторки» строящиеся москвичами земляные заграждения на западных подступах к столице, он увидел среди мобилизованных горожан жену – в кирзовых сапогах, рыжем ватнике и сползшем на плечи пуховом материнском платке, с лопатой в руках. Корнин закричал, да так, что полуторка отъехала к обочине дороги и остановилась. Подбежала Зоя: «Ты куда?» – «Туда». – «А, понимаю». Лицо жены было искажено какой-то мукой, бледно. «Что с тобой? Тебе плохо?» – «Тут болит», – показала женщина правой рукой на низ живота. – «Сходи к врачу». – «Какой здесь врач!» – «А Борька с кем?» – «В школе ночует… И в метро. Там рядом. Ты береги себя, Павлик». – «И ты не болей. Жди».

«Поехали, поехали!» – торопил водитель из кабины.

…Корнин не узнает, что в тот же день Зою свалит на мокрую землю противотанкового рва жесточайший приступ аппендицита. Пока её довезут на телеге до ближайшей больницы, она скончается.

Борю Корнина, десяти лет от роду, поместят в детский дом. Вскоре ребят эвакуируют за Волгу. А в фабрику на Кривом переулке попадёт крупная бомба, предназначавшаяся Кремлю. В обломках битого кирпича пожарники найдут развороченный взрывной волной клад золотых червонцев. Золото примет торгсин. После войны руины разровняют, полуразрушенные лавки снесут, и на месте владений Седова появится сквер, который станет частью бульвара под остатками Китайгородской стены. Красивое теперь зелёное место на виду из окон гостиницы «Россия».

Глава VII. Чужая

Оля Фролова оказалась в Сибири, в чужой избе, где сняла угол, когда ей только-только минуло восемнадцать лет. До этого в её жизни был особняк о восьми комнатах на садовой окраине Александрии Херсонской. Большую комнату, называвшуюся «детской», Оля делила со старшей сестрой, обещавшей стать оперной певицей. Девочек наставляла на путь истинный мама Елизавета Ивановна, дама с породистым хохлацким носом, осёдланным пенсне. Единственный из домочадцев мужчина, русобородый и голубоглазый, отличался славянской красотой и вспыльчивостью. Благодаря уму и упорству, также врождённой интеллигентности, не редкой в нравственно чистых семьях землепашцев-общинников плодородного юга России, выбился из крестьян в учёные агрономы. Была в усадьбе ещё прислуга, не пожелавшая принять освобождение от эксплуатации, и всякая бессловесная живность.

Родительское гнездо разорилось в одночасье. Алексея Сергеевича осудили отбывать ссылку, найдя в его дневнике, который он оставлял где попало, «подрывную» фразу «рыба гниёт с головы». Фраза относилась к начальнику агронома Фролова, самозабвенно опустошавшему государственный карман. Красный директор принадлежал к авангарду старых большевиков-каторжан, революция отметила его рубцами от ран и орденами победителей, он был одной из «голов» марксистско-ленинской организации. И если намекают на «гнилую голову», то «рыба» может значить только… Лучше промолчать.

Фролову со следователем повезло. Тот представлял собой тип «мягкого чекиста». Честный, не юлящий «писака» вызвал в нём сочувствие. Вместо лагеря и строек социализма следователь добился для своего подследственного ссылки, с правом работать по специальности, только в пределах очерченного круга. По тем временам, когда на российской земле завелись СЛОНоподобные заведения, такой приговор приравнивался к отеческому увещеванию. Расположению «мягкого чекиста» к Фролову поспособствовала и младшая дочь агронома. В изъятых при обыске бумагах отца затесался её рисунок карандашом. На четверти ватманского листа девушка изобразила вороного скакуна. Это был во всех отношениях профессиональный рисунок. Следователь, страстный любитель лошадей, оценил работу и нашёл возможность заказать дочери врага народа картину. «На память, – объяснил сентиментально, – чтобы коней было побольше, красивых. Маслом сможешь?». Художница назвала живописный холст «Скачки», в чём знала толк. Заказчик остался доволен и доверительно шепнул автору, куда отправили агронома Фролова.

Оля бросилась вслед за ним, досрочно сдав выпускные экзамены на факультете физической культуры местного педтехникума. Навестить отца в деревне, где недавно организовался совхоз и появилась острая нужда в квалифицированном агрономе, дочери ссыльного разрешили, но поселиться рядом не позволили. Прошли времена, когда критиков существующего строя загоняли в глушь с жёнами. Оля присмотрела близкий от места ссылки Подсинск.