Скоро Всеволод вывел из своей волости и другого племянника, сына Андрея Боголюбского Юрия, также сидевшего одно время в Новгороде; этот беспокойный человек принужден был искать счастья в Грузии, но не ужился и там и кончил жизнь неизвестно где.
Поступок владимирцев с племянниками Ростиславовичами лучше всего показывает, что за народ были эти владимирцы: они во всех случаях старались уничтожить в самом корне причины и поводы княжеских крамол и усобиц, упразднить в зародыше всякое соперничество между князьями. Раз избравши себе князя, по своей мысли вполне достойного, они уже сами обороняли его от всяких соперников, на которых смотрели уже как на лютых своих врагов, и со злобою и ненавистью выпроваживали их из своей земли. Таким образом, единовластие Андрея Боголюбского, а потом и брата его Всеволода Юрьевича происходило не из личных стремлений этих князей, а служило только ответом на требование самой земли.
Мир и тишина восстановились в Суздальской земле, как окончилась смута, и держались уже во все время великого княжения Всеволода, продолжавшегося тридцать семь лет.
Переяславский летописец называет Всеволода миродержцем, то есть держателем мира и тишины. Он, при возможности, охотно склонялся на мир, «благосердый и не хотяй кровопролития». Однако при этом он отнюдь не веровал в пословицу, что «худой мир лучше доброй брани»; напротив, он верил в другое русское присловье, что «славная брань лучше худого мира» и что «люди, живя со лживым миром, великую пакость земле творят». Поэтому он не оканчивал никакой ссоры без надлежащего возмездия виновным, никогда не прощал земской обиды и, всегда милуя добрых, казнил злых, «не туне нося меч, ему Богом данный».
Ставши великим князем Суздальским, он все свои силы напрягал к тому, чтобы устроить свою землю и править ею как отец и господин. Он вникал во все нужды своих подданных, сам лично творил суд и, по старинному обычаю, постоянно ездил в полюдье, внимательно изучая на местах все условия земской жизни и всегда отыскивая для своих действий точку опоры в здравом рассудке самого народа. У него в самом Владимире имели большой голос не только бояре, но и купцы и все люди.
Благодаря этому князь и подданные составляли как бы одно целое в своих взглядах и стремлениях и представляли, конечно, весьма внушительную силу, хотя Всеволод вовсе и не думал искать власти над всею Русскою землею. Его слава утвердилась, главным образом, на добром общем мнении о его княжеском достоинстве.
Укрепив свое положение в Суздальской земле после изгнания племянников и очутившись, едва переступив двадцатипятилетний возраст, старшим в роде Мономаховичей, за смертью брата Михалка, Всеволод неизменно продолжал относиться с полным почтением к убеленному сединами сестричичу Святославу Всеволодовичу, сидевшему теперь в Киеве; он всегда помнил, что последний был ему благодетелем, оказывая посильную помощь в трудное время борьбы с племянниками, и до смерти сестричича иначе как «отец мой и брат мой» не называл его. Однако, как добрый князь Суздальской земли, Божиею милостью поставленный над нею, Всеволод, несмотря на всю свою личную благодарность и уважение к старому киевскому князю, отнюдь не считал себя вправе поступаться, ввиду этого, пользой и выгодами своих подданных и смело обнажал меч свой, когда, как мы увидим, находил, что деятельность Святослава Всеволодовича направлялась в ущерб Суздальской земли.
Не почитая себя до конца своей жизни великим князем всея Руси, так как Русь в те времена была уже разделена на несколько отдельных земель с весьма малой связью между ними, и оставаясь всегда лишь великим князем суздальским, Всеволод, даже когда стал старшим во всем княжеском роде, принимал обыкновенно участие в жизни других русских земель лишь постольку, поскольку они касались его родной земли; тем не менее благодаря своим личным качествам и верности своих суздальцев он скоро приобрел влияние на все главнейшие события жизни Руси – вплоть до ее отдаленных уголков.
При этом широкую славу составило, конечно, Всеволоду и его истинно русское гостеприимство, которое он оказывал всем несчастным изгнанникам; а их было немало в те беспокойные времена. Наконец, всеобщее же уважение должны были внушать и его семейные добродетели. Господь благословил его большим потомством, за что впоследствии он был прозван Большим Гнездом, а супруга его, уроженка Кавказа, ясыня Мария, навсегда оставила по себе самую светлую память за горячую любовь к ближним, за христианское смирение, с которым она переносила тяжелый недуг, сведший ее в могилу, и, наконец, за трогательное наставление детям, которое она им дала перед своей кончиной.
Конечно, утвердившись в Суздальской земле, Всеволод должен был прежде всего обратить свое внимание на ближайших соседей – Новгород и Рязань. С этими землями подданные его имели постоянные сложные отношения, и здесь же находили себе приют все враги Суздальского княжества.