– Пусть будет так. Идите уже, – и мужчины, чуть не бегом возвращаются в лагерь, это и дальше от мертвых, оставленных на земле, и тем более – попросили. Так-то ведьмам и без того не особо перечат, если те в своем праве, а эта, к тому же, и дело важное, трудное им помогла одолеть. Чай, не цветочек, сама разберется, и с духами навьими, и вот с этим своим, еще живым пленником. А им ни к чему – ни видеть, ни знать, что будет дальше. И сердить ее ни к чему.
Глава 6
– Ну, что скажешь, хищник, пойманный в сеть? Снять твои путы, ты не укусишь?
Снова Марушка прежняя, как была. Бровью играет, усмехается краем губ, игры опять свои затевает.
– Ты же волк, дружочек, не так ли? – ведьма подходит к нему со спины, наклоняется, и шепот ее касается уха, щекочет. – Что, жажда охоты тебя обуяла? Нет? Может, проверим?
В руке у Марушки плошка с водой, голову повернув, Ингвар наблюдает, как пригубляет она глоток, словно бы издеваясь – видишь? нет никакой отравы! – и предлагает потом и ему испить. Это и правда вода. Холодная, даже, кажется, ключевая, откуда только взяла – ну, да ей среди леса родного виднее. Он осушает жадно, до дна, до последней капли. Просит еще. Но все тщетно, горло саднит, как и прежде, и ноет нутро, требуя, требуя, требуя…
– Как же ты жажду свою утоляешь, хм? – мурлыкает ведьма, склоняясь к Ингвару уже с другой стороны. – Никак? Или в бою, теряя себя, забывая, что ты человек? Или в лесу, на охоте, настигаешь добычу и рвешь? Не знаешь? А хочешь узнать?
– Нет, – отрезает Ингвар. – Не хочу.
И, пересилив порыв, он про себя повторяет заклятие, которое усыпляет, баюкает зверя внутри. Зверь голоден и недоволен, но вынужден покориться.
– Дедовы сказки… – ведьма расстроена, кажется. Вздохнула, нахмурилась. Но вот рукой провела по лицу, стряхнула – и снова лучится лукавой своей улыбкой: – Забудь.
И вдруг оказывается уже перед ним, впивается взглядом, глаза в глаза, будто ищет чего, известное только ей. А он – он впервые открыто, вблизи, не таясь разглядывает ее. Чем зацепила? Юность сама по себе цветок, много таких. И брови вразлет не редкость. Глаза цвета туч громовых, темнеющие чуть только что не по ней? Губы, что яркая, спелая вишня… нет, не лицом взяла, хоть такое и не забудешь, если видел однажды. Он даже сказать не смог бы, красива она или нет. Прямая линия плеч, и походка – как поют, белой лебедью по волнам. Порой казалась тонкой былинкой, гибкой лозой. Кошкой, играющей солнечным зайчиком. Такой встретил впервые, в лесу, когда увязался за ней… А порой – до животного ужаса каменел, такая сила в ней появлялась. Не раз задавался вопросом, точно ли ведьма так молода, какой кажется? И ответа не находил. Про таких, как она, говорят: кем захочет – такою и будет. Радуйся, что не каргой перед тобою предстала, хоть налюбуешься.
Так чем же взяла? Не походкой же, не косой, не голосом, не загадками… Колдовство?
Марушка тихо смеется:
– Нет, северянин, что-что, а любовная ворожба – не моё. Не ищи колдовства в том, что сердце свое потерял.
– Возьми его. Раз нашла, – так просто, оказывается, сказать, бери мое сердце. Что ты сотворила со мною, пока я смотрел на тебя? Или смерть, проскользнувшая мимо, зацепившая рукавом, забрала не только дары… Словно камень упал с души, словно снял Ингвар с себя бремя навязанное…
– Взять? А зачем? Ради чего его брать, хранить и беречь? Страхи в нем вижу, да вероломство. Ядом, горечью полнится сердце твое… зачем мне такое?
– Потому не сгодился Марене?
– Может, и потому. А, может, еще не настало время. Или – считай, что Марена жизнь твою отдарила, вернула обратно. Я не спрашивала ее. Размысли, может, поймешь.
Волосы русые, как у северян, тем временем думает он, отмечает… И глаза… Не здешних кровей ведьма, не местного роду-племени. Как и Ратмир. Может, и не муж он ей? Подозрение алчно требует доказательств, и Ингвар их, конечно, находит. Друг друга по имени называют, и не иначе. Ни ласковых слов, ни жестов, что без слов говорят… Сам назвал их супругами, так получается? А отпираться не стали. И на свой манер, но похожи. Да и будь он на месте Ратмира, если Ратмир все же муж, а не кто-то еще – разве стерпел бы? Жену, заглядевшуюся на чужестранца. Чужака, к жене прикипевшего. Точно выставил бы за дверь, еще и вслед наподдал хорошенько, и если бы только это… Злился Ратмир и кипел, было заметно. Но на него одного. И уж точно без ревности, какая в самом Ингваре ключом вскипала от мысли, что вот он, счастливец, успевший вперед… Марушке – той и вовсе, запросто с рук сошло. А что едва не сцепились, так это Ратмир вперед нее догадался, с каким-таким поручением гость шатается по лесам.
– Зачем? – и слово это упреком меж ними, она прочтет и поймет, он уверен.
– Что? – удивляется ведьма, а ведь только мысли читала, несказанные, и не в первый же раз. Или опять он решил за нее, не спросив, и снова ошибся?
– Ратмир ведь не муж тебе.
– Не муж. И я ему не жена, – соглашается. – Он мой брат.
– Брат… так зачем? – повторяет Ингвар, понимая, что тогда – вот тогда, на развилке, знать бы ему – все было бы по-другому. Ведь было бы? Да?