Сказания сонного леса. Легенда о варге

Он готов. Почти готов, просто сразу трудно принять. Принять, что ты не воин уже, не разведчик, не чей-то сын или брат, и что не войти в небесный чертог тебе. Но с последним он примириться пытался, пока приходил в себя. У него даже начало получаться. Только вот Марушка… точь-в-точь, как в их прошлую встречу, появилась да взбаламутила, выбила все до единой прежние мысли из головы. Дорогу не ту, не свою ты выбрал, Ингвар. Плохо видит сердце твое, главного не замечает.

То, что далее происходит, ему кажется сном наяву, настолько мало похоже оно на явь. Ингвар так и остался под деревом, никто не изволил ни путы его расплести, ни поднять. О нем будто совсем позабыли. Никто и ничто, вроде куста придорожного, даже не пленник.

Кругом становятся воины возле костра. Все безоружны, и пленники, и победители. Только одеждой разнятся, иначе и не понять, кто просто руки сцепил или спрятал за спину, а у кого они связаны. В этом кругу, у огня, должна быть и Марушка. Но видит Ингвар только размытый и зыбкий, самый контур ее фигуры, и если бы не серп, что сияет в руках, еще усомнился б, она ли.

Все вместе, единое-целое, ему кажется вдруг… очень правильным. Так и должно быть, именно так. Перед Марой – мужчинам с оружием не престало. Здесь только серп, пожинающий жизни, отрезающий нити… чьи нити? Норны[5] не пряхи, откуда вдруг образ? Ладно бы образ, но в какой-то момент Ингвар и воочию видит те самые тонкие нити. Струящиеся, живые, они переливаются серебром, сплетаются в кокон, у каждого свой, у всех, кто стоит в кругу. Нити жизни. Сама жизнь, дыхание жизни, биение сердца. И лунный серп в руках ведьмы.

Изогнутый месяц врезается в серебряный кокон, рассекает его поперек, а тот, от одного только касания, расползается в стороны, меркнет и тает, оставляя тело хозяина голым и беззащитным. Мертвым. Ингвар видит тело, лишенное света жизни, оно оседает на землю как срезанный стебель. Одно. И второе. Видит блекнущий свет и последние искры, и погасшие мятые коконы нитей. Словно кто-то снял и бросил на землю рубаху. И не видит крови, хлынувшей из рассеченных шей, последних судорожных движений, стекленеющих глаз… Не замечает склоненных долу голов победителей и воцарившейся тишины, которую даже костер не смеет нарушить, пожирая поленья в молчании. Не слышит он и ведьминых слов, обращений к Марене и просьбы принять как дар жизни врагов, сокрушенных силой ее.

Он видит лишь смерть, такой, какой прежде ее не знал. Серебряные одежды, лунное серебро, гаснущее, уходящее в землю. Так уходит вода в сухой бесплодный песок, так тени становятся ночью, когда солнце скрывается на закате. Быстрая, легкая смерть. Шаг за порог – в тишину, в полное небытие.

Странное чувство, будто это не он и не с ним. Будто тронул что-то запретное, приобщился к тому, чего видеть ему, чужаку, северянину, не положено. Иной, незнакомый лик смерти. Тот, который он знает, – звенит столкнувшимися мечами, хрипит яростным рыком, он в крови и желчи, он скалится окровавленным ртом, зияет пустыми глазницами, корчится в петле, тычет в лицо обрубками ног, рук, шей… Ингвар не понимает, как ему дальше быть, с этим иным. Как не может найти в облике жрицы, несущей смерть, ни малейшего сходства с ведьмою из заповедного леса. Бела, словно снег, холодна и спокойна, и, может, ему только кажется, но сейчас она выше любого из тех, кто в кругу. Исполнена силы – только чужой, нечеловеческой. Марьей. И свет внутри круга тоже уже не огонь, не отблески пламени, а что-то иное. Кто-то иной. Марена. Марена, на миг или два проглянувшая сквозь лицо ее и глаза. Марена, ответившая на зов. Марена, принявшая дары.

Пораженный открывшимся, он с опозданием удивляется, что не он это там, в кругу, что не его нить обрезана. Что не свершилось того, неотвратимого, в чем сомнений не было никаких. И следом за этим – жизнь окончательно возвращается. Зрением, четким и без искажений, обжигающей болью от пут, сучком, впившимся в спину, ноющим боком и жаждой, сжигающей изнутри. Марена ушла, время и жизнь возобновили свой бег.

– Погребального костра не будет? – спрашивает один из воинов в круге. Наверное, опять тот, Старший, как про себя называет его Ингвар.

Марушка качает головой, не будет костра. Волки да вóроны – законный удел для тех, кто приходит сюда с мечом[6]. Старший принимает ответ и шикает на несогласных.

– Не о чем спорить, это жатва Марены, – добавляет она, и споры сей же момент утихают. – И другим неповадно. Пусть знают, чем встречают у нас идущих с мечом. Что-то решили с дарами богам своим покровителям?

– Это будет оружие, – отвечает ей Старший. Испытать судьбу оказался никто не готов, тем паче, раз ведьма сама говорит, что бой этот – вовсе не бой, а Марьина жатва.