Скажи пчелам, что меня больше нет

— Точно не знаю. Алекс Кинкейд и Ронни…

— Ронни Макнаб? — пораженно выпалила я.

— Да. — Джейми едва заметил мою ремарку. Его брови были сосредоточенно сдвинуты, а по лицу разливался какой-то странный свет. — А еще мой отец и дед… — Он громко рассмеялся, снова удивившись. — Не представляю, с чего вдруг… просто стоял у края поля, сердито наблюдая за происходящим, но однако же светился, как репа на Самайн.

Я не стала заострять его внимание на том, что все, кого он упомянул, мертвы. Многие из них даже не были на поле битвы в тот день — Алекс Кинкейд погиб при Престонпансе, а Ронни Макнаб… Я невольно взглянула на огонь, пылающий на новом черном сланце очага. Но Джейми все еще вглядывался в глубины своего сна.

— Знаешь, сражение отнимает у тебя все силы. Ты устаешь. Меч становится таким тяжелым, что кажется невозможным поднять его еще раз, хотя, конечно же, ты его поднимаешь. — Потянувшись, он согнул и повертел левую руку, наблюдая за игрой света на выбеленных солнцем волосках и выступающих мускулах. — Неважно, жарко или холодно… ты просто хочешь оказаться в другом месте. Боишься или просто не успеваешь испугаться, но когда все заканчивается, тебя трясет от сделанного…

Джейми тряхнул головой, отгоняя мысли.

— Но не в этот раз. Время от времени тобой завладевает нечто… красный свет, как я всегда это называл. — Он глянул на меня, почти застенчиво. — Я чувствовал его… в разы сильнее… когда шел в атаку при Каллодене. Теперь же… — Джейми медленно провел рукой по волосам. — Все было иначе. Я совсем не боялся и не устал. Ты когда-нибудь потеешь во сне, саксоночка?

— Если ты имеешь в виду буквально, то да. Если ты про то, осознаю ли я, что потею во сне… нет, не думаю.

Он кивнул, словно получив подтверждение.

— Да. А еще во сне не ощущаешь запахи, если, конечно, не загорелся дом, пока ты спал. Но я чувствовал много всего, только что. Трение болотных растений о ноги, утесник, прилипший к краю килта, и траву на щеке, когда упал. И холод от воды, в которой лежал. Холод проник мне в грудь, сердце замедлилось… Я знал, что истекаю кровью, однако ничего не болело, и я не боялся.

— Ты разделся во сне? — Я коснулась его обнаженной груди. Джейми непонимающе посмотрел на мой палец. Затем резко выдохнул.

— Господи. Я и забыл. Он тоже был там… Джек Рэндолл. Возник из ниоткуда, прямо в гуще сражения, в чем мать родила.

— Что?!

— Не спрашивай, саксоночка, я не знаю почему. Но… так было. — Его ладонь скользнула к груди и осторожно коснулась маленького углубления. — И я тоже.

140 Три раунда с носорогом

Фрэзер-Ридж

16 сентября 1780 года

— Смотри-ка, ты уже знаешь, что делать, — улыбнулась я, выглядывая между коленями Брианны.

— Если кто-то думает, что я снова это сделаю… — выдохнула она и резко умолкла, ее потное лицо скривилось, как у горгульи. — Нр-р-ргх…

— Прекрасно, дорогая. — Мои пальцы коснулись округлого волосатого объекта, ненадолго показавшегося между ног. Я ощутила его лишь на секунду, прежде чем он снова исчез: мимолетное биение пульса, но этого было достаточно; никакой паники, только удивление и сильное любопытство.

— Боже, напоминает кокос! — выпалил Роджер, стоящий на коленях на полу позади меня.

— Ар-р-ргх-х-х! Нг-гх-х! Я тебя убью! Ты… черт…

Не договорив, Брианна тяжело, по-собачьи задышала ртом, затем со всей силы уперлась окровавленными ногами в покрытый соломой пол и приподнялась с родильного кресла — младенец выскочил и упал мне в руки.

— Господи боже, — сказал Роджер.

— Не грохнись в обморок там. — Я протерла нос и рот новорожденного мальчика. — Фанни? Если он упадет, оттащи его с дороги.

— Не упаду, — произнес он дрожащим голосом. — Ох, Бри. Ох… Ох, Бри!

Я чувствовала, как он торопливо поднимается с соломы, чтобы подойти к жене, но моим вниманием целиком завладели Брианна (кровотечение, небольшой разрыв промежности, но без сильной кровопотери) и ребенок — розовый, извивающийся, с точно таким же выражением горгульи на сморщенном личике, какое было у его матери за мгновение до того; крошечное сердечко стучало, как молоток, и… Моя улыбка стала еще шире, когда он дернулся от прикосновения куска марли и заверещал, словно сердитая циркулярная пила.

— Девять или десять по шкале Апгар, — радостно сообщила я. — Молодцы, вы оба!

— Апгар? — озадаченно спросила Фанни, глядя на малыша. — Так вы называете его…

— Хм. Нет. Это перечень показателей, по которому оценивают состояние новорожденного[324]. Туда входят «активность», «пульс», «гримаса раздражения» — это у него точно есть, «внешний вид»… Смотри, какой он розовый. У ребенка, с которым не все в порядке, могут быть синюшные пальцы на руках и ногах или посинение всего тела — очень плохой признак.

Я вспомнила рождение Аманды — и последнего посиневшего младенца, которого приняла, — и ощутила мурашки на коже. Закрыв глаза, я вознесла короткую молитву за маленькую Эбигейл Клаудтри и за здорового внука в своих руках.

— А пятый показатель? — полюбопытствовал Роджер.