Сказители

Ты можешь и не знать, что тебя связывают с кем-то родственные узы. Тебе об этом должны сказать, или же смотри сам и делай выводы, чтобы понять, так ли это на самом деле. Носители такой информации, те, кто придает значимость и смысл этому знанию, – люди, которых мы называем своими родителями. И именно родители называют кого-то нашим «братом» или нашей «сестрой». Верно, что он видел свою мать во время ее беременности, когда она носила в себе того, кто потом станет его братом, но откуда ему знать, что этот брат – его «настоящий» брат?

И как определить понятие «настоящий»? Мы – «настоящие» братья, потому что нас родила одна мать, зачав нас из одной спермы? Мы «настоящие» братья, потому что нас связывает кровное родство? Или же мы «настоящие» братья, потому что мы члены одной семьи? Его могли усыновить или его брата могли зачать из спермы другого мужчины. Тогда играет ли вообще какую-то роль кровное родство, если двух людей связывает братская любовь? А как насчет их биологических родителей? Важны ли они в таком случае? Для него ответ на оба вопроса отрицательный. Потому что любовь к родителям возникает позже. Мы любим, уважаем своих родителей и заботимся о них, потому что они нас вырастили и помогли нам выжить, а не потому, что они стали частью некоего биологического процесса, акта оплодотворения. Это в наибольшей степени становится очевидно при усыновлении ребенка: ребенок любит тех, кто его выкормил, и он называет их родителями. Для него они настоящие родители, и этот факт не менее настоящий – на самом деле он мог быть даже более настоящим, – чем отношения между биологическими родителями и их детьми.

Тогда в чем суть определения «родитель»? Тот же вопрос применим и к определениям «брат» и «сестра».

Мы, люди, растем в рамках ограниченного восприятия, слушая стародавние сказания, но все они крутятся вокруг слов «мать», «отец», «семья», «кровное родство» – назовем лишь самые ходовые, – и в конечном итоге они подводят нас к определению этих слов, что и позволяет нам осмыслить свое положение в жизни. Но одного только осмысления недостаточно. Мы должны также иметь представление о значении, о более емких определениях некоторых слов: слов, чей смысл мы не осмеливаемся исследовать, менять или подвергать сомнениям, словно если мы просто в них усомнимся, нас могут заклеймить как неблагодарных.

Мы познаем эти сказания, будучи ограниченными рамками своего восприятия, мы познаем ценность этих больших слов и их смыслов, но мы не в состоянии познать, как из смыслов конструируются термины. Такие слова, как «родитель», «семья», «брат» или «сестра», «кровное родство», – не прошли дистилляцию в нашем сознании, точно сладкий нектар, но были влиты в нас извне. Черпая из банки густую липкую субстанцию (возможно, мед), наши родители кормили нас с ложечки этими словами, приговаривая каждый раз: «Это мед, мой дорогой, он такой сладкий!» Тогда мед и стал ассоциироваться у нас со сладостью: мед означал сладость и больше ничего. Потом мы стали воспринимать это утверждение как истину или норму. И начали подгонять свой личный опыт под смыслы, которые были нам навязаны. Вот как мы, люди, шлифуем и полируем свой жизненный опыт. Если мы стараемся изо всех сил, но никак не можем привести к норме наш опыт, нам приходится подрезать или совсем удалять некоторые события. Нас воспитали так, чтобы мы беспрекословно принимали традиционные определения, а не конструировали собственное понимание жизни.

* * *

Во что он играет? Сидит и пытается втиснуть океаны в каналы? Его младший брат только что встретил трагическую смерть, а он не чувствует никакой печали. Он чувствует лишь, что Читчай заслужил эту смерть. Он не чувствует ни любви, ни привязанности к утраченной жизни того, кого он некогда называл «братом». Может быть, он пытается с помощью изощренного жонглирования доводами логики и разума как-то оправдать отсутствие у него желания горевать по поводу смерти собственного брата.