Сказка без чудес

— Беда у нас приключилась, — начал он, справляясь с волнительной дрожью в голосе. — В автобусе городского маршрута деньги и документы украли. Не у меня. У тётушек наших, — кивнул он в сторону Якова. — Деньги бы ладно, дело, как говорится, наживное. А вот документы на дом и земельный участок — очень важны. Их восстанавливать трудно и хлопотно. Вору они без надобности, а вот тётушкам без них — никуда. Дамы они пожилые, болезные, ветераны труда, между прочим! Расстроились шибко. Прямо расхворались, за сердце хватаются…

Косясь на Якова. Дымокуров понял, что взял правильный тон. Без нахрапа и возмущения, сдержанно. И это… как там, у блатных в таких случаях говорят? Помянув больных, престарелых тётушек, на слезу вовремя надавил!

Цыган, застыв лицом, смотрел прямо перед собой, без эмоций. А Яков, подхватив тон напарника, повёл свою партию:

— Мы о вас, господин барон, много слышали. Про доброту вашу и справедливость. Про то, что сирых да убогих не обижаете, наоборот, помочь норовите…

Цыган кивнул согласно:

— Понимаю, сочувствую… только не пойму, морэ, я тут причём?

Яков склонился к нему доверительно:

— У меня восемь ходок на зону, земляк! Спроси любого, кто со мной в Туруханском крае, на Колыме, в Мордовии, в Соликамской крытой срок мотал, — уверен, про Яшу Лесного, — ударил он себя в грудь кулаком, — правильные пацаны слова плохого не скажут. И по понятиям нашим выходит, что, ежели щипач лопатник снял, деньги насунул — его ляхи! Его удача! — перевёл он для Глеба Сергеевича. — У моих тётушек лопатник в автобусе двадцать шестого маршрута сегодня утром ромин, цыганка сняла. Гожочейо — красавица! Тётушки в полицию обратились. И там девушку по картотеке ментовской опознали. Но я с ментами дел никогда вёл, мне это в падло. Давай лучше с тобой мирно договоримся. Девушку ту ты наверняка знаешь. Пусть деньги себе оставит, а документы вернёт!

Барон слушал внимательно, поворачивал голову на мощной шее с толстой золотой цепью как-то неопределённо, и непонятно было, то ли кивает он собеседнику, соглашаясь, то ли покачивает из стороны в сторону отрицательно. Помолчав, перевёл взгляд на медведя:

— Хороший мишка! — и, протянув руку, потрепал его по загривку. — Не кусается?

Потапыч, развалившись на прохладном мраморном полу ротонды, дремал умиротворённо, только глаз приоткрыл, когда цыган его коснулся.

— Не боись! — подбодрил барона Яков. — У нас Потапыч — правильный зверь. Он, как старый урка, тоже понятия блюдёт. К нему по-доброму, по-людски, и он, значится, тоже… — и украдкой подмигнул Глебу Сергеевичу — дескать, дело на лад идёт, хорошо разговор складывается!

— Дрессированный? — продолжил расспросы цыган. — Плясать может? Шапку по кругу носить? Не кидается? А то у меня вон, — кивнул в сторону двора, — дети!

— Да ты глянь, — с азартом принялся убеждать Яков. — Ну-ка, Потапыч, спляши! — И захлопал в ладоши, напевая: — Ну-ка, мишка, попляши, больно лапти хороши!

И медведь, поднявшись, затоптался грузно на задних лапах, похлопывая, друг о дружку передними, крутанулся не слишком ловко вокруг себя — и впрямь заплясал!

Барон расплылся в улыбке. А потом, обернувшись в сторону дома, крикнул что-то скороговоркой по-своему, по-цыгански. И — собеседникам, уже по-русски:

— Сейчас придёт.

Через пару минут оттуда, с нижнего этажа, вышла молодая женщина — стройная, гибкая. Прошла, покачивая бёдрами, через двор, метя подолом длинной, до пят, чёрной юбки тротуарную плитку. Зашла в беседку, полыхнула очами, будто сфотографировала мгновенно — гостей, разряженного медведя, и присела на мягкую подушку, изображая смирение, опустив скромно веки.

Барон заговорил с ней быстро, неразборчиво, по-цыгански. Глеб Сергеевич ни слова не понимал, а Яков слушал внимательно, не отвлекаясь на перевод. Потом вклинялся в беседу, задавая уточняющие вопросы, мешая русские слова с языком вечного кочевого племени:

— Рай, господин, что тебе наводку на двух пожилых женщин дал, богатый, говоришь?

— Барвало! — подтвердила цыганка. — Капорий, нехороший господин. Бэнг!

— Бенг? — удивился Яков.

— Хэй. Бенгоро. Чёрт, нечистая сила! — сверкая очами, горячилась девушка. — Весь в чёрном. А сам белый, как мертвец! И шляпа на голове. Вот такая! — обрисовала она пальцами широкий круг над своей макушкой. — Конго! Колдун! Я сразу поняла. Глаз у него красный, злой!

Наконец, Яков повернулся к изнывавшему от любопытства Дымокурову, пересказал только что состоявшийся разговор: