Город в это время продолжал причудливо преображаться. Улицы сузились, а между камнями брусчатки начал пробиваться мох. Всюду начало расползаться клоачное зловоние, так свойственное городам Средневековья, а стена навалившихся со всех сторон домов как испариной были покрыты капельками конденсата. Казалось, он тоже смердел, и касаться его не хотелось. Думалось, что от одного лишь контакта с этим мокрым и холодным камнем ты будешь вонять гное и нечистотами до конца своих дней. Волшебные сумерки становились все более и глубокой ночью, а звезды растворились в небесах. Бело-гнойные огоньки фонарей дрожали то ли от холода, то ли от страха, но у стороннего наблюдатели не было никаких сомнений в том, что то были не просто огни, а настоящие живые существа.
Волку в этот момент было почти хорошо. Жутка метаморфоза, которой подвергся город, стала казаться ему все менее и менее отвратительной и даже напоминала ему одну из реальностей Родных земель, в которой он терроризировал тихий провинциальный городок. Откуда-то из глубин его естества поднимался и все громче заявлял о себе охотничий азарт. Он ужэе почти физически ощущал, как вот-вот из-за угла выглянет аккуратная головка маленькой девочки. Она непременно будет носить нелепый забавный передничек, у нее непременно будут ярко-голубые глаза и полные вишневые губы. И непременно тонкая лебединая шея, словно бы выточенная из мрамора: эта шея родилась для того, чтобы он с хрустов и чавканьем вонзил в нее слови крупные желтоватые зубы. Может, не так уж и плохо , что они оказались в этом диковинном отклонении от реальности?
Виктор же не переставал озираться по сторонам, дивясь тому, во что превратился его родной город. Где-то вдалеке готическая громада Института все больше напоминала ему заброшенный замок, пригодный для жизни развечто только вампирам или вервольфам. Храмы теперь сплошь были запущены и полуразрушены, разграблены неведомыми вандалами и мародерами. Когда-то роскошные витражные окна теперь щерились разноцветными осколками, а проржавевшие железные каркасы теперь казались прогнившим зловонным ртом бродяги. Кресты покосились. Бронзовая статуя Христа, несущего крест на Голгофу, теперь казалось покрытой слоем грязи и запекшейся крови. Редкие призраки на улицйах теперь неловко улыбались при их приближении и склоняли головы в приветствии. Сколько же разнообразных и интересных личностей можно встретить здесь? Сколько историй они могут поведать ему? Как ему сейчас хотелось записать хотя бы половину из них! Может, действительно он поторопился с тем, что проклятие город изуродовало. Против своей воли юноша начал улыбаться.
Чувства же Баюнабыли обострены до предела. Ему все казалось, что оккупировавшие крыши этих мрачных особняков каменные горгульи вот-вот оживут и бросятся на них, придав их своими уродливыми тушами и разрывая своими черными гранитными клювами. Усилием воли Кот заставил себя смотреть по сторонам и к своему удивлению уже очень скоро оказался полностью увлечен диковинными росписями фронтонов, которые до сих пор старались изо всех сил казаться штатно-пугающими реликтами викторианской эпохи. Но Баюн начал проникать в их тайны и расшифровывать надписи на них. Вот здесь религиозные догмы, вот тут изречении мудрецов настолько древних, что даже Кот с Волком их не застали в живых, вот тут каббала, вот тут санскрит, а тут причудливые алхимические схемы и рецепты. Потихоньку его сознание все больше захватывало чувство благоговения перед безграничной мудростью того места, в котором они оказались.
Никто и никогда не узнает, о чем думал отец Казимир, однако он еще не успел до конца погрузиться в транс, которой рано или поздно настигает всякого, кто бесцельно ходит по улицам без всякой видимсой цели. Отец Казимир еще не успел провалиться в забытье, в которое провалились его спутники, не успел до конца отдаться каким-то свои переживаниям, которыминачиняло его это удивительное место, когда повернул голову, чтобы убедиться, что с его спутниками все в порядке.
То, что увидел ксёндз, потрясло его до глубины души. Глаза волка сияли безумным золотом, под красными очками Кота загорелись два ярких изумруда, а глаза юноши, казалось, были заволочены какой-то думкой. И все трое были смертельно бледны, кожа на их щеках и шеях истончилась, и по ней зазмеились темно-фиолетовые сосуды. Страшная догадка тут же пронзила его сознание раскаленным железом: они превращались в часть этого жутковатого места, и та нелепица, которая здесь играла роль времени, теперь тоже работала против них.