Сказка сказок, или Забава для малых ребят

Я тысячу тебе сочту таких,
что разорили семьи в прах,
все их богатство за какой-то миг—
пшик! И ушли, оставив в дураках
толпу наследников, промолвив на прощанье:
«Кастрюли полны, ешьте! Пусто… завещанье!»

Яковуччо

А вот у нас влюбленный кавалер:
он почитает счастием часы,
что проведет на службе у Амура,
всласть ему— жженье пламени и цепи,
и драгоценной кажется стрела,
пронзившая его из-за красотки.
Он говорит об изнурении, о смерти,
но муки свои радостью зовет,
безумства и терзанья ревности— утехой,
и кажется, что ярость и страданье
ему приятны; но еда— не веселит,
и сон ему— не в отдых: он и спит
вполглаза, и ест, не замечая,
чтó перед ним стоит. Наград не получая,
он бдит на карауле близ дверей
любимой. И хотя не архитектор,
в мечтах рисует, строит в воздухе дворцы.
Не будучи палач, он непрестанно
терзает, как на пытке, жизнь свою.
При этом он ликует и цветет,
и, кажется, тем больше расцветает,
чем глубже та стрела его пронзает;
тем больше он играет и поет,
чем больше его пламя распаляет;
и почитает жребием блаженства на земле
болтаться в этой чувственной петле!
Но ты его раствором пробным сбрызни,
и ощутишь безумия пожар,
как род чахотки, сокращенье жизни,
положенной под лезвие ножа.
Страх и надежда душу разделили;
сомненья? подозрения? — что злее?
Он, точно кошка дядюшки Василе[164]

,то завывает, то мурчит и млеет.
Чур нас— все эти изнуренья и блужданья,
речей прерывистое бормотанье,
потерянность, где каждое мгновенье
пасется ум в лугах воображенья,
где сердце в клочья порвано, как тряпка,
лицо отсутствующее в бронзу отлитó,
в груди пожар, а душу ознобило.
И даже если он, как солнце с высоты,
растопит лед своей сияющею силой,
растают вскоре и его мечты.
Ведь чем предмет любви бывает ближе,
тем далее влюбленность улетает:
едва лишь сладости ее вкусивши,
он уж раскаиваться горько начинает.

Фабьелло

Ох, горе бедному душой и плотью,
попавшему в капкан любви проклятый.
Слепец[165]

жестокий радости дает щепотью,а муки щедро меряет лопатой!

Яковуччо