— М-да, — задумался купец. — Вызволить Шадому из гарема Сабука — немыслимое дело. — Он поднялся, тяжело заходил, вдруг встал напротив мамлюка: — А ты знаешь, кого разгромил в Мосуле? Вот этого Сабука. Хе-хе, молодец. А Сабук бежал в свой гарем, видать, к этой Шадоме. Тимур за это его бы повесил.
— А что же Мираншах?
— А Мираншах — придурок. Опий и вино. Этому заведению, — почему-то как о чужом сказал Бочек о «Сказке Востока», — около миллиона должен, в шеш-беш проиграл. Не отдает. Ничего нет. Ох, наверное, и сейчас здесь сидит.
— Здесь? — вскочил Малцаг.
— В этом заведении ничего быть не может, — строго постановил хозяин и, чуть погодя, добавил: — Тем более что это нашу задачу не решит, такой дурак нам нужен, — он опрокинул пиалу. — Понравилось? Очищает мозги, — он вновь подошел к шкафу. — Нам надо хорошенько подумать. Кстати, а я здесь из-за этого Сабука. Дрянь последняя. Мой дворец здесь отобрал, — он сделал глоток. — Да дело не в дворце. Я его из тюрьмы в Измире вызволил, а сколько еще дел. Впрочем, сколько собаку не корми, — он отпил еще глоток. — Слушай, — Бочека вдруг осенило, — а может, ему передозировку афродизиаки
[142]дать?— А что это такое?
— Дорогое снадобье, у меня берет: смесь женьшеня, порошка из рогов оленя и носорога и амбры кашалотов.
— И что, помогает? — полюбопытствовал Малцаг.
— Ты это у Шадомы спроси, — ухмыльнулся Бочек и, увидев насупившееся лицо мамлюка, загадочно улыбнулся. — Убрать просто так Сабука — ничего не даст. Есть идея. М-да, ты можешь пожертвовать одним мамлюком?
— Мы воины и каждый день ожидаем смерти.
Дни спустя, на одном из въездных постов Тебриза по доносу задержали мамлюкского шпиона. При нем нашли секретное письмо от эмира Красного Малцага эмиру Сабуку, где, помимо прочего, упоминалось об условиях освобождения Сабука из тюрьмы Измира. Последнего пытали, казнили, все имущество предателя, как полагается в таких случаях, ушло в казну. Гарем погнали на базар, Шадому выкупили первой.
Об этих перипетиях Малцаг мало что знает. Но о его появлении в Тебризе по каким-то каналам прознали. Его броскую, запоминающуюся внешность не узнать, не запомнить невозможно. Поэтому Малцаг уже не одну неделю прячется в подземелье. И вроде все, что хочет и не хочет, есть, а это не жизнь, в заточении. Он уже начинает терять терпение и самообладание, уже крайне зол на купца Бочека, которого тоже много дней не видит, и никого вообще он не видит: все поступает через скрытый люк, как случилась сказка — Шадома перед ним.
В глубине души он ждал этого, верил в это, но думал, что Шадома предстанет пред ним жалкой, замученной и постаревшей. Да она в «Сказке Востока» уже сутки. И, может, если не люди, то все остальное ей более чем знакомо, тем более что ей предоставлено все, и она сама, как разбухшая по весне высокогорная река, рвалась к Малцагу. Но явилась она к Малцагу только после того, как привела себя в порядок, навела необходимый для женщины лоск, отоспалась.
— Шадома! — вскакивая, прошептал Малцаг, любуясь ею, как изваянием.
— Здравствуй, дорогой. Малцаг, — она слегка в почтении склонилась, да взгляд не потупила, ее темно-синие мягко-бархатистые глаза впились в него, излучая нескрываемую радость, любовь, страсть. — Ты брезгуешь мною? Не хочешь обнять, — это она уже говорила, будучи в его пылающих объятиях.
Здесь, в подземелье, когда день, когда ночь — не понять. И не до времени им — оно для них остановилось, не существует. И не могут они друг друга испить, насладиться не могут, да наверху время летит, там мирские дела, все кипит, все бурлит, и, видать, подгоняемый этими страстями, без стука и церемониала явился неожиданно купец Бочек.
— Ха-ха-ха, голубки, ну что, никак не угомонитесь?! А пора. Малцаг, в этом мире все, что покупается, то и продается. Кто-то предал, либо продал, в общем, круг сжимается. Давно пора бежать. Собирайся, даю полчаса, — несмотря на габариты, Бочек как зашел, так и исчез, а Малцаг бросился к Шадоме:
— Ты со мной, только со мной!
— Нет, — выставила она твердо руку, — все изменилось, — в глазах леденящая твердость. — У нас один враг, разные к нему пути. Мы обязаны мстить, и сможем это только поодиночке.
— Шадома!
— Молчи, — отстранила она его, — все оговорено. У меня кроме тебя никого больше нет. И ты это еще раз подтвердил. Береги себя, родной, для решающей схватки. Я верю, мы отомстим Хромцу. Мы обязаны мстить!
— Больше об этом не говорили. Это была их изначальная участь, жизненный приговор, судьба. Недосказанность, ненасытность, потаенная грусть висела меж ними, когда они собирались к очередной, может быть, последней разлуке.
Шадома у зеркала поправляла свои контрастно-смоляные на белой упругой спине, роскошно-притягательные густые волосы, и вдруг, в очередной раз справившись о Седе, тихо, словно отражению, сказала:
— А Седа мальчика родила.
— Откуда знаешь? — оторопел Малцаг.
— Мне отдашь? — теперь в упор глядела она на него. Кадык забегал по длинной, мускулистой шее мамлюка, и прежде чем он успел раскрыть рот, вновь неожиданно появился купец Бочек.