И неглупая ведь совсем. Нет, правда, как-то сразу завязалось и зацепилось, и никаких тебе нагоняющих дикую тоску «ситуационных комедий» – а сразу про то, что знаменитый бард и менестрель, нет, в свое время был хорош и практически бог, но со временем как-то незаметно испелся, а выдающий писатель – исписался, а откровенно и бесстрашно балансировавший на грани гениальности кинорежиссер – исснимался…
Да, а хата-то ее, это точно. Папаша-то вон, то ли «зам.пред.», то ли «пред.сов.дир.», то ли в самом сказочном совете какая-то шишка. Так, по виду-то – из организованных, но теперь вполне легализовавшихся и лояльных. Вон, точно – фотография с ним. И она, совсем еще маленькая, в бантах и с плюшевым медведем… да она тебе в дочери годится! Да, при определенном раскладе – и могла бы… Отцу-то так, если навскидку – максимум сорок пять, видно, что в форме мужчина, и вон уже какой, а ты? Неудачник, актеришко второго плана, жалкий клоун на сезонных побегушках… Праздники пройдут – и куда? Долги, алименты…
Он снова посмотрел на нее, скользнул взглядом вниз – и опять уткнулся в эту татуировку. Изящно, ничего не скажешь, и ненавистный бело-голубой знак так идет к ее молочно-белой коже…
«Она работала с Санта-Клаусом…»
– Милый, но ведь это – просто прошлое. Оно никогда не вернется, даже если очень захотеть… Это же глупо, ревновать к тому, чего на самом деле вовсе и не было, правда?
– Да, – соврал он, единственный раз за весь вечер.
Одно твое слово, и все твои проблемы будут решены. Сразу и очень надолго, а скорее всего и насовсем. Одно. Как в сказке. Так случается только под Новый год.
Она проснулась. Села, изящно подперев голову кулачком и целомудренно подтянув одеяло.
– Ты ведь останешься? И мы будем вместе с тобою всегда, правда? Я тебя люблю.
– Да, – просипел он, – Спи, я просто встал водички попить…
Она послушно откинулась и закрыла глаза. Даже, кажется, сразу уснула, трогательно засопев.
Он на цыпочках вышел в коридор. Кое-как натянул джинсы и толстовку. Сунул ноги в валенки. Напялил халат, синтетический, на экипировке как всегда сэкономили, совсем не греет. Искусственную бороду, скомкав, запихал в карман. Машинально пощупал рукой – на дне обнаружился мятый стольник, вложенный туда, видать, каким-то сердобольным родителем, скорее всего, астральным собратом по несчастью. «Ну вот, – удовлетворенно сказал он сам себе, – Как говорится, все всегда произойдет, все всегда сбывается. На «маленькую» у метро и даже шоколадку закусить хватит, а там разберемся…» И, аккуратно прикрыв за собой дверь, он вышел в пургу-метель…
Однажды после занятия к Морихею Уэсибе подошел ученик и, робко прокашлявшись и густо покраснев, тихим голосом спросил:
– Учитель, мне нравится одна наша ученица… Но я уже две полных луны не могу добиться от нее взаимности. Я рассказывал ей о Просветлении, рассуждал об Истине и анализировал различные техники – и смог приблизиться к ней лишь на одну тысячную ли. Как мне поступить? Как, фигурально выражаясь, добиться, чтобы ее острые лопатки коснулись покрытого листьями лотоса татами?
– Худая такая, с косичками? – живо откликнулся О-сэнсей. Ученик покраснел пуще прежнего, и учитель понял, что, как и всегда, не ошибся.
– Попробуй применить технику отхвата с захватом руки под плечо. Она не требует наличия кимоно на контрагенте, – мудро сказал О-сэнсей.
– Спасибо, Учитель!!! – закричал ученик и резвым саигако скрылся в зарослях сакуры.
Учитель вздохнул. Не зря он считал ученика безнадежным, раз тот даже не спросил, как перед отхватом избавиться от кимоно, и нужен ли будет после этого сам отхват…
Он был по-настоящему велик, этот Морихей Уэсиба. Он знал, что даже самые простые Истины не следует спешить понимать буквально.