Сказка жизни

– Вот так. Не знаю. С ней, ты знаешь… пока все хорошо – вот прям увядает аки сорванный цветок. Сидит у окна, тихая, глаза печальные такие… «Что с тобой?» А она в ответ – «Да ничего, все хорошо… только скучно… как будто… как будто закончилось все…» Скучно, говорю – вызови клоунов, если скучно. Но зато если все наперекосяк – прямо распускается и расцветает! Глаза горят, щеки пылают, вся на взводе. И страдает прямо изо всех своих сил, тут тебе и стихи, и картинное творчество, и струны рвет что твоя Сюзи Кватро. Вот прям вынь да положи – любовь, и крайне желательно, чтоб несчастная. Я вот думаю – может, это заболевание какое своеобразное?

– Может, – охотно поддержал Сказочник, – Только я ведь не доктор.

– Я вроде тоже. А ты разве – нет? А я думал – вы на все руки мастера, и мысли читать, и пророчества давать, добрым молодцам урок…

– С добрыми молодцами куда как проще в этой связи… Она где хоть сейчас?

– У Змея Горыныча в башне. Томится. Ну, как она это умеет, с потягом…

– Но по своей линии кое-что поправить могу попробовать…

Филимонов отрицательно качнул головой:

– Не. Пусть само идет. Как-нибудь разберемся.

– Как скажешь…

Помолчали еще.

– А! – хлопнул себя по лбу Филимонов, – Я же чего еще хотел спросить. По Алеше Берковичу, с него же все началось… Излагать или тебе это не требуется, как я вижу?

– С Алексеем-то… да, тут и излагать-то особо нечего. Обычное дело, кризис середины сказки у человека.

– Это как?

– Обыкновенно. Вроде и понимаешь, что бредешь не туда, а и бросить уже жалко. Или – только кажется.

– А оно проходит?

– Как сказать. По-всякому. У тебя самого как, не наблюдалось симптомов?

Филимонов машинально приложил руку ко лбу и хлюпнул носом:

– Да вроде нет. А какие они?

– Значит, не было. А то знаешь, иной раз начинается аж с трети, а потом еще второй трети, потом третьей четверти… а потом – уже и вовсе постоянный кризис! – и Сказочник лукаво поглядел на Филимонова.

– Ну тебя просят же серьезно! Человек места себе не находит, может, а тут все шуточки-прибауточки… Алексей, между прочим, у нас уже на «ведущего» пробуется, Илье все-таки подмена нужна время от времени, годы-то идут, а тут такое…

– Серьезно-серьезно?

– Именно.

– Тогда не знаю. Может, это Сказка сказок покоя не дает…

– Думаешь? А она есть вообще?

– Не знаю. Вот честно. Должна быть. Только никто не видел…

– Я как-то не думал об этом никогда…

– Вот и не думай.

– Легко сказать, – хмыкнул Филимонов, – Теперь уже придется думать.

И они помолчали опять.

– Слушай… а ты бы – взялся?

Сказочник внимательно поглядел на Филимонова:

– И тебе легко сказать. Филимонов, а ты знаешь, с чего вообще начинаются сказки?

– Ну как с чего, это все знают! С «жили-были» там, ну или «было у отца три сына…»

– Это на низовом уровне. А так, как бы это… онтологически, во!

– С чего?

– Сказка начинается с ощущения сказки. И тогда либо получается ухватить его, и тогда и сто, и сто пятьдесят тебе в помощь и во благо. Или нет, тут и сказочке, в общем, конец. Понимаешь?

– Ухватываю, – сказал Филимонов.

– А Сказка сказок с чего тогда должна начинаться?

– С ощущения ощущения?

– Верно мыслишь. Иной раз и думаешь взяться – а страшно. А вдруг – и взаправду нету? Филимонов, вот ты – боялся когда-нибудь чего-нибудь?

– Я-то? Серьезно?

– Серьезно.

Филимонов наморщил лоб, явно выуживая из оперативной памяти что-то труднодоступное:

– Больше всего я боялся остаться, так сказать, невинным…

– Но сейчас, надеюсь, ты, как и полагается истинно благородному герою, научился побеждать этот свой страх, справляться с ним? – уточнил Сказочник.

Филимонов аж прикусил губу, показывая, что он оценил ход мыслей друга:

– Да, научился. Обуздал, можно сказать.

– Ну вот а тут – еще в тысячу раз страшнее. Ну, в онтологическом смысле. Понимаешь?

– Да понимаю. Пришел с одним вопросом, а ушел с десятью новыми!

– Ладно, пойдем. Поспело уже, – и Сказочник, спустившись в подпол, вытащил прохладный жбан нектара и торжественно опустил его на стол…

Филимонов проснулся среди ночи, осторожно вышел во двор. Млечный путь разрезал небо, дикий коняга сосредоточенно поедал заданного ему овса, Сказочник, укрывшись душегрейкой, сидел все на той же завалинке, созерцая идиллическую картину сказочного мироздания.

– Не останешься до утра?

– Поеду. Дела там, то, се…

– Ну, бывай. Заезжай еще запросто!

– Это уж непременно, брат!

«Это Сказка сказок тебе покоя не дает…»

Змей Горыныч понуро плелся по запутанным коридорам и анфиладам Стеклянного замка. Хвост, лишенный привычной рулежной функции, инстинктивно дергаясь, волочился сзади. Намокшие крылья, трепеща, упирались в потолок, пристяжные головы безвольно болтались и ойкали, задевая о выступающие детали интерьера. Но горше всего было полное отсутствие внимания со стороны встречных и попутных. В другое время, когда он выжег бы замок дотла, даже не включаясь на полную мощность – небось, или разбежались бы по углам, или замерли бы, не в силах от обуявшего страха совершить и шага, а теперь… а теперь – просто, не только не опуская, но даже и не поворачивая глаз проходили мимо.