Сказка жизни

Спустя час лета Змей Горыныч деликатно поскребся когтем в запыленное окошко избушки-на-курьих-ножках. На стук вышел Филимонов, одетый, несмотря на время досуга, еще по всей рабочей форме. На самом деле он давно был готов к этому.

– Вопрос есть, брат, – буркнул ему Змей Горыныч, – Такой… Давай отойдем что ль куда.

– Давай, – отозвался Филимонов.

Из двери высунулась всклокоченная голова Алеша Берковича, уже перешедшего, судя по ряду косвенных признаков, к рекреационно-восстановительным мероприятиям:

– Практикант, ты если что – так мы с Илюшей рядом! Только свистни.

Филимонов махнул Алексею рукой в том смысле, что он понял, но постарается справиться сам, не отвлекая друзей.

– Ну ты имей в виду! – весело выкрикнул Алексей так, чтобы слышал его главным образом вечерний гость, и дверь захлопнулась.

Они вышли за околицу, сели на поваленный ствол. Филимонов вытащил кисет, одна из голов тотчас услужливо полыхнула пламенем, и Филимонов с наслаждением выпустил в воздух пару колец. Помолчали еще.

– Филимонов, поговорить с тобой хочу, – наконец выдавил Змей Горыныч, – Но не как это… не как персонаж с персонажем и действующим лицом… а как с человеком.

– Давай, – охотно откликнулся Филимонов.

– Сделай что-нибудь, а?

В молодости Филимонов думал, что ему не везет с бабами. Потом понял, что просто все одинаковые. Но было поздно.

– Во-во! – тут же поддержал его Змей Горыныч, будто бы прочитав мысль, а может и вправду прочитав, – Небось, и Арнольд Шварцевич с работы возвращается и первое что слышит – «Арни, все хорошо, но было бы, само собой, неплохо, если бы ты поменьше пил и побольше зарабатывал…»

– Вполне допускаю, – согласился Филимонов.

– Филимонов, сделай что-нибудь! – взмолился Змей Горыныч, – Ну я не знаю… не могу я с ней больше!

Филимонов внимательно посмотрел просителю в глаза, сразу во все три пары одновременно. «Интересно, – подумал он, – Вот если он пьет – могут они втроем сами с собой полноценно беседовать или все-таки нужен сторонний партнер?» Потом вспомнил, как говорила иной раз Олушка в редкие минуты близкой откровенности – «Тебя как будто двое. Одного я знаю и люблю, а второго – нет, и поэтому очень боюсь… или наоборот…» А Филимонов только хмыкал в ответ. Он-то знал, что на самом деле он один, только еще в десять раз хуже. И тогда он не отражался в ее бездонных глазах и не отбрасывал тени в сиянии ее неземной внутренней красоты…

– Тоскует?

– Тоскует, – с готовностью подтвердил Змей Горыныч.

– Страдает?

– Филимонов, страдает – это не то слово! Всю душу вынимает и выкручивает. Ей говоришь – да чего ж тебе еще надобно, ты и так живешь как в сказке: собственный выезд, любой каприз, ведущие дома и исполнители, все дела… нет, сядет у окошка, голову наклонит так и глядит в одну точку загадочно. Спросишь – ты счастья что ль все ждешь? Исключительно и эксклюзивно женского? Молчит, будто и не слышит. А потом повернется, посмотрит так, ну ты знаешь ведь – и не скажет ничего. И опять – глядит… вот же характер, а!

– Томится, значит… Плохи твои дела, брат! – и Филимонов похлопал впадающего в отчаяние короля стратосферы по тому месту откуда крылья растут.

– Понимаю, что плохи. Я уж и к Арнольду Шварцевичу с прошением летал, только он ничего не стал предпринимать. Филимонов, ну не знаю… Сделай что-нибудь. Забери ее хоть ради всех Высших таинственных сил!

Филимонов затянулся. Потом выпустил вверх кольцо такого размера, что пролететь сквозь него мог и сам Змей Горыныч. Потом затянулся еще.

«Пусть все случится естественным путем. Как бы само по себе…» – так говорил ему Морихей Уэсиба. Или не ему лично, а вообще, но что говорил – это точно.

– Нет, – медленно покачал головой Филимонов, – Извини. Ты знаешь, как я к тебе отношусь, но…

Змей понурился всеми тремя головами сразу. Потом кое-как взял себя в руки.

– Дело твое, – молвил он, – Я тебя не тороплю. Если что – всегда на связи…

– Нет, – снова едва качнул головой Филимонов.

– Как знаешь… Ну, бывай, брат…

И Змей Горыныч решительно взмыл в воздух, спустя какую-то минуту превратившись уже в едва заметную точку на горизонте. Филимонов встал, аккуратно затушил окурочек и пошагал обратно к Избушке.

– Филимонов, а Филимонов!

Хорошо вот так лежать, прямо на траве, когда уже вечер почти, и ребята рядом, только лето уходит. И темнеет уже заметно раньше, и ночью уже иной раз и укрываться приходится чем-то, особенно если застанет прямо на земле, но немного дней еще есть в запасе. И пусть потом – осень, но за ней же – зима, и засыплет белым, мягким снегом все, и хорошее, и плохое, и зимняя сказка, и вот это волшебное ощущение, или наоборот, ощущение волшебства, которое словами и не скажешь… То есть, может, и не обязательно же выиграешь что-то, все случается, но чувство вот это – обязательно будет, не было еще так, чтобы хоть раз, да не схватило за самое сердце…

– Молодой, я к кому обращаюсь?

– Алексей, ну вот что ты пристал к практиканту? Что тебе понадобилось так срочно выяснить?

– Илюш, ну, значит, понадобилось что-то.