Дом стоял на склоне горы и был виден всем проплывавшим мимо судам. Над ним вздымался под самые тучи лес, под ним низвергалась застывшая черная лава, где в пещерах покоились короли былых времен. Вокруг дома пестрым ковром раскинулись цветники, во фруктовом саду с одной стороны росли папайи, с другой — хлебные деревья, а прямо перед домом, со стороны моря, была водружена корабельная мачта с флагом. Дом был в три этажа, с большими комнатами и широкими балконами. В окнах сверкали стекла, прозрачные, как вода, ясные, как солнечный день. Комнаты были уставлены нарядной мебелью. На стенах висели картины в золотых рамах: большие корабли, и сражения, и прекрасные женщины, и достопримечательные места, — во всем мире не сыскать таких ярких красок, как на картинах, которые украшали новый дом Кеаве. А уж безделушки были — глаз не отвести! Часы с боем и музыкальные шкатулки, человечки, кивающие головами, книги с картинками, драгоценное оружие со всех концов света и хитроумнейшие головоломки, чтобы занять досуг одинокого человека. И так как комнаты были слишком хороши для жилья — хотелось только прохаживаться по ним и любоваться, балконы были сделаны такие широкие, что на них мог бы привольно жить целый город.
Кеаве трудно было решить, что лучше — веранда за домом, где лицо освежал легкий горный ветерок и тешили взор фруктовые сады и цветники, или балкон перед домом, где он мог дышать ветром с моря, и глядеть на круто падающий склон, и видеть «Чертог», когда он проходил здесь раз в неделю, по пути к горам Пеле и обратно в Хоокену, либо шхуны, бороздившие море с грузом леса, бананов и а вы.
Осмотрев дом, Кеаве и Лопака уселись на веранде.
— Ну, — спросил Лопака, — все здесь так, как ты задумал?
— Слов нет, — сказал Кеаве. — Это даже лучше, чем в моих мечтах. Большего и желать нельзя.
— И, однако же, — промолвил Лопака, — все это, быть может, случилось само собой, без помощи духа. Если я куплю бутылку и не получу шхуну, я зря суну руку в огонь. Я дал тебе слово, это верно, но думаю, ты не откажешься еще раз проверить, существует ли дух на самом деле.
— Я поклялся, что больше не попрошу духа ни об одной услуге, — сказал Кеаве. — Я и так слишком глубоко увяз.
— Да я не об услуге говорю, — возразил Лопака. — Я хочу только посмотреть на него. В этом нет никакой выгоды, значит, нечего и бояться. Мне бы только разок на него взглянуть, тогда я поверю, что тут нет подвоха. Пойди на это ради меня, покажи мне духа, и я куплю бутылку. Деньги у меня с собой.
— Я только одного боюсь, — заколебался Кеаве. — Если дух и вправду очень безобразен, ты не захочешь этого делать, когда на него посмотришь.
— Я своему слову хозяин, — сказал Лопака. — А вот и деньги.
— Ладно, — согласился Кеаве, — мне и самому любопытно. Так выходи, господин Дух, дай нам на тебя взглянуть!
Не успел он промолвить эти слова, как дух выглянул из бутылки и снова, быстрее ящерицы, юркнул внутрь. Кеаве с Лопакой окаменели. Только с наступлением ночи они пришли в себя и к ним снова вернулся голос, и тогда Лопака придвинул Кеаве деньги и взял бутылку.
— Твое счастье, что я хозяин своему слову, — сказал он, — не то я не прикоснулся бы к этой бутылке и кончиком ноги.
Ну что ж, я получу шхуну и малую толику денег на расходы, а потом сбуду эту бутылку с рук, не медля ни минуты, ибо, сказать по совести, этот дух нагнал на меня ужас.
— Лопака, — промолвил Кеаве, — не думай обо мне слишком худо. Я знаю, сейчас ночь, и дорога плохая, и страшно ехать мимо погребальных пещер в такой поздний час, но скажу тебе честно: я увидел духа и не смогу ни есть, ни спать, ни молиться, пока он здесь. Я дам тебе фонарь, и корзинку для бутылки, и любую картину или безделушку из моего дома, которые пришлись тебе по вкусу… только уезжай немедля и переночуй в Хоокене, в доме у Нахину.
— Кеаве, — ответил Лопака, — другой на моём месте, наверно, обиделся бы, ведь я поступаю как истинный друг: не отказываюсь от своего слова и беру бутылку, а ночь, темнота и путь мимо могил в десять раз опаснее, когда у человека такой грех на совести и такая бутылка в руках. Но я и сам до того напуган, что у меня язык не поворачивается тебя винить. Поэтому я уезжаю и молю бога, чтобы ты был счастлив в своем доме, а мне была удача со шхуной и оба мы после смерти попали в рай, несмотря на дьявола и его бутылку.
И Лопака поехал вниз, к морю, а Кеаве стоял на балконе и слушал, как звенят подковы, смотрел, как движется огонек фонаря на тропинке, которая вилась по склону, мимо самых пещер, где с давних времен покоится прах королей. Он дрожал, и складывал руки, молясь за своего друга, и возносил хвалу господу за то, что сам избавился от беды.