Но наступило ясное, солнечное утро, и на новый дом было так приятно смотреть, что Кеаве забыл свои страхи. День шел за днем, а Кеаве не уставал радоваться. Обычно он проводил время на веранде за домом, там он ел, и спал, и читал выходящие в Гонолулу газеты, но, если к нему приезжал кто-нибудь, он шел с гостем в дом и они осматривали комнаты и картины. И слава об этом доме разнеслась далеко вокруг; по всей Коне его называли Ка-Хале-Нуи — Большой Дом, а иногда — Сверкающий Дом, ибо Кеаве держал китайца, который весь день только и делал, что мыл и чистил; и стекла, и позолота, и узорные ткани, и картины — все сверкало, как летнее утро. А сам Кеаве ходил по комнатам и пел песни, так радостно было у него на душе, и, когда мимо проплывал корабль, Кеаве поднимал на мачте флаг.
Так текли его дни, пока однажды Кеаве не поехал в Каилуа повидаться с друзьями. Там его хорошо угостили, а на следующее утро он рано пустился в обратный путь и всю дорогу подгонял коня, очень уж ему не терпелось увидеть свой прекрасный дом. К тому же Кеаве знал, что в эту ночь, единственную в году, мертвецы выходят из могил на склонах Коны, а, спутавшись однажды с дьяволом, Кеаве, понятно, желал избежать встречи с мертвецами. Миновав Хонаунау, он заметил, что вдалеке кто-то купается у самого берега; ему показалось, что это девушка, но она лишь на миг заняла его мысли. Затем он увидел, как развевается на ветру её белая сорочка и красный холоку, когда она одевалась, и к тому времени, как он с ней поравнялся, она уже успела привести себя в порядок и стояла на обочине дороги, свежая после купанья, и в её ясных глазах была доброта. Увидев её, Кеаве натянул поводья.
— Я думал, в этих краях мне все знакомы, — сказал он. — Как это вышло, что я не знаю тебя?
— Я Кокуа, дочь Киано, — ответила девушка. — Я только что вернулась из Оаху. А как твое имя?
— Я скажу его тебе немного позже, — ответил Кеаве, спешиваясь. — Ибо ты, возможно, слышала обо мне и, узнав, кто я, не дашь мне правдивого ответа. А у меня есть одно намерение. Но прежде скажи: ты замужем?
Услышав его слова, Кокуа громко рассмеялась.
— Недурные ты задаешь вопросы, — сказала она. — А сам ты женат?
— Поверь, Кокуа, нет, — ответил Кеаве, — я никогда до этой минуты не помышлял о женитьбе. Но признаюсь тебе по правде: я встретил тебя здесь, у дороги, и увидел глаза твои, подобные звездам, и сердце мое устремилось к тебе быстрее птицы. Если я тебе неугоден, скажи, и я уеду к себе домой, но если ты думаешь, что я не хуже других молодых мужчин, скажи и об этом, и я заверну на ночлег к твоему отцу, а завтра поговорю с этим достойным человеком.
Кокуа ничего не ответила, только посмотрела на море и рассмеялась.
— Кокуа, — снова начал Кеаве, — ты ничего не говоришь, а молчанье — знак согласия, поэтому пойдем в дом твоего отца.
Она пошла вперед, так ничего и не промолвив, и только время от времени бросала на него взгляд через плечо и, прикусив завязки от шляпы, снова отворачивалась.
Когда они подошли к дому, Киано вышел на веранду и громко приветствовал Кеаве, назвав его по имени. Услышав, как его зовут, девушка пристально взглянула на Кеаве, так как слава Сверкающего Дома дошла и до её ушей, и, понятно, такой дом был для нее большим искушением. Весь вечер они веселились вместе, и при родителях девушка была смела на язык и подтрунивала над Кеаве, потому что отличалась живым умом. На следующее утро Кеаве поговорил с её отцом, а потом разыскал девушку.
— Кокуа, — сказал он, — ты подсмеивалась надо мной весь вечер, и еще не поздно приказать мне уйти. Я не хотел называть свое имя, потому что у меня такой прекрасный дом, и я боялся, что ты станешь слишком много думать об этом доме и слишком мало о человеке, который тебя любит. Теперь ты знаешь все и, если не хочешь меня больше видеть, скажи это сразу.
— Нет, — ответила Кокуа, но на этот раз она не смеялась.
Вот как Кеаве получил руку Кокуа. Все свершилось быстро, но ведь и стрела летит быстро, а пуля еще быстрей, и обе они попадают в цель. Все свершилось быстро, но чувства их от этого были не менее глубоки, и мысль о Кеаве пела у девушки в сердце, и голос его слышался ей в шуме прибоя, бьющего о черную лаву, и ради человека, которого она видела только два дня, она готова была покинуть мать и отца и родные острова. Что же говорить о Кеаве! Когда он несся вверх по горной тропинке под утесом, где спали вечным сном короли, он распевал от радости, и голос всадника и цоканье копыт эхом отдавались в погребальных пещерах. С песней приехал он в Сверкающий Дом и сел за трапезу на широком балконе, и китаец удивился, услышав, что его хозяин поет за едой. Солнце скатилось в море, и пришла ночь, а Кеаве разгуливал по балконам при свете ламп, и песня его, несущаяся с горы, будила на кораблях моряков.