Сказки Апокалипсиса (сборник)

Тем временем, разболотилось снаружи, дело к лету шло. Лето – суетная пора. Прыгаешь с кочки на кочку по местным топям, что простираются практически от дверей нашего дома, пугаешь зайцев местных, те бросаются в стороны из-под ног и всякий раз норовят укусить тебя за ляжку, а иногда вспорхнут и смотрят на тебя, осуждают, что нарушил их покой, согнал с насиженного сырого местечка. Но нам их гнезда ни к чему, птенцы их невкусные, а у взрослых тварей мясцо жесткое, как резина от покрышек старенькой «Волги», которая на заднем дворе у нас обитает. Долго я на нее заглядывался, больно нравилась она мне, а пуще всего – покрышки, глаз не свести. Ну и куснул я их пару раз, а ей хоть бы хны, как стояла, так и стоит. Моргают в лучах солнца глазки. Ну, отвлекся я.

Так вот. Лето. Жара. Порхают зайцы, а мы бредем в лесок – запасы на зиму надо делать. Это лето урожайное, как никогда. Грибочки пни усыпали, хоть двумя руками загребай да в подсумок. Голодать уж точно не будем. Солнце высушит разложенные на крыше грибы, сделает за нас почти всю работу, а мы и рады – всю зимушку потреблять будем. Ягоды тоже сушим, листочки всякие – полон лесок богатств, только не ленись, собирай себе спокойно.

Летом, правда, упыри приходят. И чего им неймется у себя в подземельях? Ходят вокруг, вынюхивают, выискивают что-то. Уже и на людей перестали быть похожими – не глаза, а лупы здоровые, неживые, как стекляшки. Морды хоботком заканчиваются. Наверное, они плесени объелись. А главное, все как один друг на друга похожи, не отличишь. Как китайцы раньше. А может, это и есть китайцы – то, что от них осталось. Мы все время ожидаем подвоха от упырей, неспроста они бродят в окрестностях, точно замышляют что-то.

Но и мы не дремлем. Один раз подобрались упыри слишком близко, так мы такого тумана напустили, скрыл он нас, спрятал, – и не поймешь, что там за вихрящейся клубами стеной. А они и не решились заглянуть, постояли, потыкались тупыми мордами, помахали руками и разошлись. Хитрые. Только притворяются глупыми, а сами замышляют что-то – у меня нюх на это, меня не проведешь.

По вечерам, усталые, собираемся в самой большой комнате, болтаем, спорим, дурачимся, вспоминаем былое. Жмых, как всегда, стоит на своем, его никогда не переспоришь и не переубедишь. У него на все готов ответ: «Я банан». И все твои доводы разбиваются, как о каменную стену. Поднаторел он в спорах, всегда выходит победителем. «Я банан» – и чувствуешь, как только что сказанное тобой покрывается мелкой сеткой трещинок, осыпается на земляной пол, а земля смягчает звон. То ли дело было, когда звенело об напольную плитку. Спасибо плесени. Чуть ли не самого дорогого лишила.

Мы собираемся так каждый день, с момента Большого Трындеца, как любит выражаться наш Дровосек. Он единственный, кто следит за временем. Придумал себе какую-то сложную систему с таблицами и графиками и отмечает что-то там. Говорит, страшно подумать, что на дворе уже две тыщи тридцать третий, но мы лишь посмеиваемся над ним. Он у нас немного того. Когда мы хихикаем над его словами, он нас обзывает:

– Недалекие, – говорит, – неужто ничего не понимаете? Большой Трындец наступил, а нам посчастливилось выжить. Слава Богу, на окраине наша больничка, да и до большого города еще топать и топать.

Не, ну не идиот ли? Он один такой, остальные – нормальные.

Дровосек практически ничего не рассказывал нам о своей прошлой жизни. Просто однажды пришел к нам из леса, а мы тут уже были, с самого начала. Пришел он и стал с нами жить. Мы-то гостеприимные, если к нам без камня за пазухой. А он мужик с виду порядочный, ну и что, что чудак. За это грех дразнить. Живет с нами, дело свое делает наравне с другими, мы не жалуемся.

А почему Дровосек? Так с топориком пришел, что же ему еще в лесу было делать? Работа-то механическая, знай себе, маши топором да отскакивай в сторону вовремя от падающих деревцев. Но, видать, один раз он все же не успел отпрыгнуть – оттого и соображает дольше остальных. Так поговорка и родилась у нас: «Если ты не Дровосек, все поймешь за десять сек».

Поначалу рассказывал он много, байки травил, глаголил. Сидит на подоконнике, руками размахивает и вещает: