Роздал он мулов погонщикам и велел им самим домой катиться. Обрадовались они, не стали ему перечить и ушли. «Вот дураки, — думает, — по дороге за постой за себя да за скотину им теперь самим платить придется, а они довольны. Ха-ха!»
Засмеялся Афу:
— Вот на этот раз торговля удачная! Повезло с сокровищами.
Афу сам-то оставил себе одного коня да три хитрых покупки. Погулял он в городе еще два дня, а на третий домой тронулся.
Знал молодой хозяин, только как верхом на коне сидеть, а чтоб кормить коня — не его забота. Ехал, ехал, и вот как-то конь под ним упал недвижим. Слез с него Афу, со злости несколько раз кнутом вытянул, а тот не шевелится. «Не двигается, так придется бросить», — подумал Афу, взял свои сокровища и пошел дальше.
Пешком-то идти и вправду трудно! За день и полпути до почтовой станции не прошел, а ноги все волдырями покрылись, поясница, икры гудят аж до боли. Прошел еще день, деньги все вышли.
К полудню ноги у Афу так разболелись, что мочи нет идти. Делать нечего, уселся он отдохнуть на краю дороги. Вот где его хитрые покупки пригодятся! Вынул он сперва деревянный ящичек. Покрутил как попало, потом достал платок, накрыл его и забормотал:
— Хитрый товар, хитрый товар! Слушай меня скорей, вкусную рыбу, вкусное мясо подавай побыстрей! Давай, давай, давай!
Медленно приподнял он платок. Э! Пусто! Запустил руку, пошарил — опять пусто. Разозлился тут молодой хозяин, схватил кнут, так его, так, полоснул несколько раз, и ящичек превратился в кучку деревянных дощечек.
— Ну ничего, — сказал он, — один сломался, другой появится, сломалось лезвие, можно колокольчик сделать. Ящик — пустой, но мотыга-то настоящая.
Взял он мотыгу, стукнул ею по земле три раза и забормотал:
— Хитрый товар, хитрый товар, слушайся меня! Не нужна мне добрая одежда, не нужна новая шляпа, а подай скорее вкусных овощей да хорошего вареного риса. Выходи, выходи, выходи!
Поглядел он вниз, а внизу — одна земля, нет ни вкусной овощной закуски, ни вареного риса. Стукнул еще три раза, кун-кун-кун — прозвенела, ударяясь о землю, мотыга, на земле только немного мелких комочков прибавилось, а вкусных овощей и вареного риса по-прежнему не видать. Еще три раза ударил… вспылил, собрал все силы да как швырнет мотыгу, а она и на три чи не отлетела, обратно повернула, бын — по голове Афу стукнула. «Ай-я-я», — завопил он от боли. Одной рукой голову трет, а другой — кнутом мотыгу лупит, трижды по ней стукнул, аж застонал от злости. «Ничего, — думает, — из трех сокровищ два негодные, так уж третье непременно принесет удачу. В кармане еще бамбуковые трубочки есть. Побегу в поселок, за день вьюк денег заработаю». Размечтался он про свой хитрый товар, из последних сил приподнялся, — ай-я! — к ногам словно каменный каток весом в тысячу цзиней привешен, в подошвы словно десять тысяч тоненьких вышивальных иголочек воткнуто. Да только что делать? На дороге ни одного человека не видно. Не пойдешь — ничего не добудешь. Делать нечего, стонет Афу, кричич:
— Ай-я, папа, ай-я, мама! — Вполшага бредет, вперед тащится.
Солнце уже скоро за гору собралось садиться, добрался он только до маленькой деревушки. Вошел в деревню и сел на землю. Отдышался, вытащил из кармана маленькую бамбуковую трубочку и стал ею как попало по земле чертить. И вправду, этот хитрый товар волшебным оказался. Не успел одну картинку нарисовать, сразу человек пять женщин с детьми подошли. Рисовал, рисовал, народу и впрямь собралось немало. Обрадовался в душе Афу, словно и не было прошлых неудач, а сразу несколько вьюков денег выиграл. Давай дальше рисовать, рисовал, рисовал, людей еще больше стало, а денег никто не несет. Стал он кричать, приговаривать:
— Хитрый товар, хитрый товар, в день зашибаю денег вьюк. Кому надо иероглифы писать, скорей деньги тащи!
Раз прокричал, никто не шелохнулся, два прокричал — никто денег не несет. Три, четыре, пять раз крикнул — все кругом смеяться стали. Семь, восемь, девять… От крика губы пересохли, язык к гортани прилип, а все не видать никого, кто бы деньги нес. Солнце вот-вот сядет, а все никто с ним не заговаривает.
Потихоньку и небо потемнело, и народ разошелся. А в деревне той ни харчевни, ни постоялого двора нет. Ну а молодой хозяин? Как говорится, и наелся вдоволь, и счастьем насладился, «папа-мама» сколько ни кричи, все равно, конечно, сыт не будешь.
Да только из всех талантов у Афу один этот остался — знай себе глотку дерет да слезы из глаз пускает, «папа-мама» изо всех сил вопит.
Разбитая пиала
Давным-давно правил в Коканде жестокий хан Мадали. Богатствам его счету не было, но дороже всего ценилась его пиала. На ней был такой тонкий орнамент, что без увеличительных стекол, сделанных китайцами, его невозможно было разглядеть. Пиалу эту сделал самый лучший хорезмский мастер еще тысячу лет назад. Как жаль, что никто не выучился его ремеслу! Оно умерло вместе с мастером. Во дворце у хана Мадали эта драгоценная пиала стояла на золотой подставке, излучая изумрудное сияние. Сто отважных воинов днем и ночью охраняли ее.