Сказки лунных дней. Первая книга

– Молчать! – царь царей взвизгнул, покраснев от злости. – Чего вы от меня хотите? Чтобы я привёл на трон нищего?! Чтобы я раздал свои тапочки, халаты и шапки солдатам? В казне нет серебра! Если я откажусь от последних лун, каким же я стану правителем?!

Внезапно огонь, освещавший ложе владыки, потух. Будто промозглый ветер налетел из ниоткуда. Слуги бросились к светильникам, и через миг тёплое пламя вновь озарило царственное ложе. Толстяк на нём сидел с круглыми глазами, то ли поражённый страхом, то ли осенённый мудрой мыслью.

– …Однако твоя сказка, дражайший Милафаад, весьма любопытна, – задумчиво произнёс он.

Министры и учёный писарь с удивлением воззрились на своего владыку. Каждый из них мог бы поклясться, что отуманенный вином взгляд его вдруг сделался осмысленным, а голос стал твёрже. Все это заметили, но никто из мужчин не посмел произнести слова опасения вслух.

Царь царей соскочил со своих подушек и неуклюже проковылял по залу туда и обратно, будто обдумывая что-то. Длинные тени от факелов, какие-то более мрачные, нежели обычно, следовали за ним по пятам и танцевали на взволнованных водах бассейна.

– Как замечательно, Милафаад, что ты вспомнил эту дивную сказку, – улыбаясь, Тадж, сын Намура, снова обратился к писарю. Его глаза словно сияли изнутри, так что Милафаад даже отшатнулся. – А знаете, я согласен со всеми вами, – царь раскрыл пухлые руки навстречу министрам, будто собираясь сгрести их всех в свои объятия. – Признаю, из меня вышел дрянной правитель! Да-да, и не спорьте, – рассмеялся он, глядя на опешивших мужчин. – А всё потому, что я слишком устал от своего бремени…

– …Ваше Величество, мы всегда готовы облегчить Ваше бремя, – поклонился визирь. – Если бы Вы только слушали наши советы и закрыли врата Алриаса для работорговцев, порочащих Ваше имя, и, возможно, шпионов имара…

Он не успел закончить, царь рассмеялся неестественным, чужим смехом:

– Работорговцы? Так вот они кто, а я и не знал! – Улыбка исчезла так же внезапно, как и появилась. – Отныне с этим будет покончено, обещаю. Ибо печали мои ушли.

– Поведайте нам, о повелитель… – вымолвил Важиль Жамил.

– Всю свою жизнь я терзался тоской, а сегодня покой вернулся в моё сердце, – владыка оглядел изумлённых министров. – Перед самой смертью матушка пожелала снять бремя со своей души и поведала, что у меня есть брат…

– Этого не может быть, – прошептал писарь. – У Вашей царственной матушки были лишь дочери, и все они…

– Ты посмел усомниться в словах моей матушки?! – Тадж, сын Намура, грозно нахмурился. – В священной книге законов Хукум золотом написано, что младших братьев царя должно казнить, чтобы избежать борьбы за престол! Но моя матушка, да будут милостивы к ней звёзды Шама, была мудрой женщиной. Она подстроила ложную казнь младенца и отдала его на воспитание в семью книгочеев…

– Да, верно, верно, – склонил голову писарь. Неровный свет огня плясал на лице его повелителя, меняя черты и цвета. Мужчина мог бы поклясться, что у царя царей всегда были серые глаза, теперь же они сделались зелёными. Милафаад испуганно выдохнул: – Я припоминаю, что из моих записей пропала страница…

Министры переглянулись, не зная, верить ли в явную ложь. Не сговариваясь, они решили подождать и послушать, чем закончится эта странная сказка.

– Так вот, я знал об этом происшествии давно, – продолжил царь царей. – И мука от потери родного брата не давала мне легко дышать… Из-за этой тоски я предавался пьянству и разгулу, но ничто не могло заглушить боль. И вот теперь Азрэк смилостивился надо мной! Услышьте же об этом все! Создатель вернул мне брата!

Министры охнули. Царь царей протянул руку по направлению к дверям. Их створки раскрылись, и в зал вошёл неприметный мужчина с топором на поясе и в одежде дровосека.

– О, дорогой мой брат, обними же скорее своего владыку! – воскликнул Тадж, сын Намура, простирая к нему руки.

Мужчина, не поднимая глаз, проследовал к царю и неуверенно обхватил его толстые бока. Дровосек был ни капли не похож ни на царя, ни на его покойных родителей. Надо заметить, что черты его были лишены присущей роду Намуров излишней округлости и мягкости. Хотя, возможно, тяжёлый труд и жизнь без излишеств заточили их.

Несмотря на бедную одежду, осанка незнакомца и его профиль несли печать благородства. Если сказка и была некой хитростью, её героя никак нельзя было заподозрить во лжи. Напротив, весь его вид говорил о том, что он сам пребывает в смятении и не знает, как себя повести.

– Моё имя Малик, – произнёс незнакомец, уставившись на свои сандалии. – Малик… Мой приёмный отец происходит из семьи Дешеров, хранителей знаний в библиотеке Алриаса. Однако сам я происками проклятого Наэрана обнищал и стал древорубцем… Да простит царственный брат мою робость. Радостная весть стала для меня самого подобна грому среди ясного неба. Всю жизнь свою я не знал истины, а теперь будто прозрел и смотрю на мир удивлёнными глазами младенца…