Сказки нового Хельхейма

Но она не схватилась за телефон, а побежала в комнату за альбомом. И больше всего на свете боялась, что странные башни исчезнут, пока она ищет в рюкзаке карандаш. Однако башни любезно её дождались. Джини сделала два наброска, без особых подробностей, всё-таки очень темно. Башни исчезли, пока она перелистывала страницу в альбоме, причём затянутое тучами чернильно-серое зимнее небо и разноцветные окна домов на соседней улице выглядели так естественно, что если бы не рисунки, Джини решила бы, что никаких башен-сморчков на самом деле здесь не было, просто задремала, сидя на табурете, после трудного, счастливого и очень странного дня. И сон увидела соответствующий, другая планета из хир, бля, как Юджин-Диоскур говорил. Но вряд ли я во сне рисовала свой собственный сон, – с сомнением думала Джини. – Не настолько же я лунатик. Хотя…

На этом месте Джини наконец осознала, что замёрзла как цуцик. Смешное слово, папа так иногда говорил. Закончилось лето, ферсанг, или как оно называется, когда за гаражами вырастают башни-сморчки. Забрала альбом и чашку, вернулась в квартиру. Взяла телефон, посмотрела время. Начало одиннадцатого. Наверное, уже поздно звонить Диоскурам. Ладно, какого чёрта. Можно в любое время, Михаил говорил.

Михаил взял трубку мгновенно, словно сидел с телефоном в обнимку и ждал, когда ему кто-нибудь позвонит. Вместо «алло» сказал «извините», – и сам рассмеялся даже раньше, чем Джини. Наконец спросил:

– У вас всё в порядке?

И Джини сквозь смех ответила:

– Теперь точно да!

– А раньше было не очень? – встревожился Михаил.

– Раньше тоже было отлично, – заверила его Джини. – Просто во дворе увидела странное. Очень странное! На самом деле, за гаражами, не во дворе. Высоченные башни, похожие на сморчки…

– Серьёзно? – перебил её Михаил. – Вы Куртовы башни видели? А мы кино смотрели, я всё пропустил. Жалко, это огромная редкость. За всё время, что Курт здесь живёт, всего-то четвёртый раз.

– Куртовы башни? – переспросила Джини.

– Да. Их наш Курт когда-то то ли придумал, то ли видел во сне, то ли сразу всё вместе. И теперь они у нас иногда появляются. Насколько я понял его объяснения на латыни вперемешку с немецким, башни это такие живые дома.

– Живые дома? – невольно содрогнулась Джини. – Ужас какой!

– Наоборот. Там отлично. Башни счастливы, когда в них кто-то живёт, а жильцам передаётся их настроение, от чего башни становятся ещё счастливее, такой получается круговорот. Ну, это если я правильно понял, что на самом деле не факт. Хотел бы я их исследовать! Хоть на пороге одной из них постоять. Но пока Куртовы башни появлялись совсем ненадолго. Буквально на пять минут.

– Сегодня примерно на десять-пятнадцать, – сказала Джини. – Я даже успела их нарисовать. Ну, насколько в темноте разглядела. Но хоть так.

– Вот это удача! – обрадовался Михаил. – Покажете?

– Покажу, конечно, – пообещала Джини. – Хотите, заходите ко мне завтра вечером. Или послезавтра, как вам больше нравится. Я уже привыкла, что в Литве в Рождество все сидят по домам.

– Да, у нас Рождество – семейный праздник, – согласился Михаил. – Поэтому в Сочельник мы всегда собираемся во дворе. И вы выходите ближе к полуночи. – И, спохватившись, добавил: – Если, конечно, у вас нет других планов на вечер. Я же вас заранее не предупредил!

– Если бы даже у меня были планы, я бы их отменила, – призналась Джини. – Любые, включая свадьбу, концерт Dead Can Dance и полёт на Луну.

– Спасибо! – обрадовался Михаил. Даже по телефону было понятно, что он улыбается, – Извините, пожалуйста, что приглашаю в последний момент. Просто забыл, что вы не знаете об этой нашей традиции. Месяца не прошло, как вы переехали, а нам с братом кажется, что вы здесь жили всегда.

Ладно, – подумала Джини, попрощавшись с лэндлордом и положив телефон в карман. – Значит подарки будут не новогодние, а рождественские. То-то я так спешила! Хорошо, что акрил сохнет мгновенно. И главное, ясно теперь, что для немца нашего рисовать.

Зима, шторбесс килану

Рисовала всю ночь, благо освещение в этой квартире было не хуже дневного; ладно, почти не хуже. Но фантастика всё равно. Уснула в пять, проснулась после полудня, совершенно как в старые времена, когда была настоящим, в смысле, вдохновенным художником. От всеобщего расписания Джини до сих пор не особо зависела, но рутинная, оплачиваемая работа у неё по ночам почему-то не шла. Сидишь, клюёшь носом, сажаешь ошибки, лучше уж ложиться пораньше и работать с утра. Но теперь-то, теперь-то, – восторженно думала Джини, стоя под душем, – я снова тру вдохновенный художник. Богема, бля!