Сказки о мастерах

тряпки. — Да, худой нарыв! Совсем созрел. Сейчас я тебе помогу. Не

бойся, больно не будет... Недели через две будешь снова танцевать.

Потерпи немного. Хозяин! Кувшин горячей воды и чистое полотенце! Да

подставь ушат. Я заплачу...

— Ты и это умеешь, — удивился Хельмут.

— Я имел честь учиться у великого Амбруаза Паре! Подержи-ка девочку

за ногу... Это быстро. — В руке мастера Жана блеснул тонкий стальной

ланцет. — Раз! — Из нарыва брызнула струя гноя и крови. Потерпи еще

минутку, красавица, если хочешь танцевать снова. —

Девочка не вскрикнула ни разу, только плотней сжимала побелевшие

губы, да глаза блестели влажно, как у пойманной птички...

Нежными и сильными движениями мастер выжал из нарыва остатки

гноя. Достал из саквояжа темный флакон, сделал тампон из корпии с

бурой, пахучей мазью и плотно прибинтовал его к ране полотенцем.

— Легче стало?

— Спасибо, легче.

— А как тебя зовут, красавица?

— В Вашу честь, Жаннетой. Я ведь дочь Джакомо Джакоми, дядя Жан!

19

— Господи, вот это встреча! Жаннета Джакоми! — Жан расцеловал

девочку в обе щеки. — Но как ты сюда попала? И почему одна? Где же

старик Джакоми и все его семейство? Я видел тебя лет 8 назад, совсем

малышкой. Ты очень изменилась за это время...

— А я вас узнала, по рассказам, наверное... Отец часто Вас вспоминает.

Мы давали спектакли в Майнце, на ярмарке. Проповедник—кальвинист

натравил на нас толпу. — Слуги Дьявола! Проклятое отродье... — Балаган

разнесли в клочья. Отец и братья дрались, а мне приказали смыться. Их

засадили в тюрьму на 2 месяца. А я пристала к цыганам. Побиралась... А

тут еще этот нарыв. Думала, совсем пропаду... — Жаннета шмыгнула

носом.

— Ну, не плачь! Теперь не пропадешь. Как хорошо, что я встретил тебя.

Когда выпустят отца?

— Через девять дней.

— Великолепно! С папашей Джакомо можно черта перевернуть, не только

Бюргерштадт. Но надо и о сегодняшнем дне подумать.

Хельмут, нет ли в округе доброй женщины, чтобы поухаживала за

Жаннетой с недельку? Ей надо вылежаться, пока рана не заживет. Я

заплачу.

— Снесу-ка я ее к тетке Эльзбете. Эта — выходит. Добрая тетка. И

платить ей ни к чему. Вспашу огород, и ладно. Ну, красотка, садись ко

мне на спину. Только держись за плечи, а не за шею. Тут близко. Трех

миль не будет.

— Тогда и я тронусь в Бюргерштадт, — сказал мастер Жан, — Далеко ли

до него, Хельмут?

— Часа два ходу. Да только зря промокнете, мастер! Ворота уже на

запоре. Не впустят!

— Нынче — впустят. Фортуна повернулась ко мне лицом, а эту

своенравную богиню упускать не стоит. Ну, Хельмут, встретимся здесь

же, через пару дней.

А ты, Жаннета, изволь лежать, раньше времени не прыгай,

выздоравливай. Бонсуар, месье!

Надев подсохший плащ и кинув хозяину золотой, — За все! — мастер

Жан вышел на улицу вслед за Хельмутом, под холодный ветер и мокрый

снег.

***

К воротам Бюргерштадта мастер подошел в полной темноте. Только

высоко, в окне сторожевой башни, горел огонек.

Мастер Жан долго кричал, и стучал ногами в ворота, наконец окно

приоткрылось и из него высунулся длинный ствол мушкета.

— Убирайся, бродяга! Пристрелю!

— Я один и безоружен. Впустите человека погреться. Я продрог до

костей. Вот золотой — я заплачу! — Мастер Жан вынул из кошелька свою

последнюю монетку и повертел в пальцах. Монетка заблестела в свете

выбежавшей из-за туч полной луны.

20

— Убирайся, пока цел! — закричал часовой, но угрозы в голосе

поубавилось, и Жан, конечно, заметил это.

— Чего вам бояться? Я — бродячий куафер, один одинешенек и, честно, я

заплачу. Экая погода анафемская! Ну, где я сейчас найду ночлег?

— И право, давай пустим его, — послышался в башне второй голос, —

Что он нам сделает? Видишь, человек замерз совсем.

— А вдруг он разбойник?

— Да глянь ты на него. Нешто разбойники такие?

Мушкет в окошке исчез, появилась бородатая рожа. — Сколько

заплатишь?

— Золотой.

— А спать у нас негде.

— Да мне бы только у огня согреться...

— Ладно. Я открою, но гляди, если что — пристрелю, как собаку.

Долго скрипели замки и запоры, наконец в башне открылась узенькая

железная дверь. Поднявшись в сторожевой зал башни, мастер поспешил к

камину обогреться. Его суконный плащ давно промок.

Караул в башне держали двое: бородатый Шульце и русоголовый

молодой Бойзен. Шулце смотрел на мастера с явным неодобрением.

Золотой он долго разглядывал, даже попробовал на зуб, не фальшивый ли,

потом спрятал.

— Нет ли у вас ломтя хлеба и глотка вина, — спросил Жан.

— Нету. Ничего нету, — угрюмо проворчал Шульце.

Бойзен разглядывал мастера с интересом. Нездешний человек.

Странный. Необычный... Наверное, издалека.

— А откуда Вы?

— Из Парижа. Нынче иду к вам, в Бюргерштадт.

— Куафер, ведь это парикмахер, — задумчиво сказал Бойзен. — У нас в

городе есть один. Старый. Вчера я пришел к нему, говорю: — Сделай мне

модную прическу, с локонами. — А он говорит: — Не умею. — Старый, а

не умеет... А ты умеешь?

— Умею. Я — мастер.