Сказки Пятиречья

Лаони задумался. Он, как никто другой, знал принцип действия Королевских топазов: те аккумулировали мертвую магию и медленно перерабатывали ее. Слишком медленно, чтобы это могло восстановить мировой баланс, зато безостановочно на протяжении тысячелетий, подпитывая ближайшие селения. Мысль, что они, возможно, способны вытянуть из его тела излишки энергии, Лаони в голову еще не приходила.

- Так я принесу один? Уходя из Элвы, мы забрали камни с собой, так что в доме Винсента тоже есть довольно большой осколок.

Лаони кивнул, Илиган удалился и через пару минут вернулся с желтым полупрозрачным камнем в форме лодочки размером с мужскую ладонь. Маг с грустью узнал в нем осколок камня Ламнискаты – того самого, на который когда-то упала Томи. Лаони потянулся к нему, но потом вдруг замешкался. Что-то подсказывало магу, что он давно уже не обычный человек, и ничего хорошего из этого не выйдет. Вместо того, чтобы взять камень, Лаони лишь осторожно ткнул его кончиком пальца. Раздался треск, и топаз покрылся веером белых трещинок, расходящихся от места прикосновения по всему камню.

- Мда, - протянул Винсент, разглядывая результат. – И что это должно значить?

Лаони пожал плечами. Камень либо не выдержал напора магии, либо вообще не пожелал ее принимать. Маг не питал особых надежд на помощь камня, но все-таки немного расстроился.

- Ну ничего. Мы что-нибудь другое придумаем, - оптимистично заметил Винсент. – А сейчас давайте-ка укладываться спать. Снаряжение нам уже подготовили, провизию сложат с утра, так что после завтрака можно будет выдвигаться.

Полуэльв широко зевнул, пожелал всем спокойной ночи и вышел, не слушая возражений Илигана.

Ночь была теплой и спокойной. Шелестели и слегка покачивались тонкие занавески, с улицы доносились негромкие голоса караульных, идущих на смену. Лаони полежал на одном боку, на другом, перевернул подушку прохладной стороной кверху и даже попытался накрыть ею голову, но сон не шел. Видимо, за эти двести лет он выспался с запасом. Бросив бесполезные попытки заснуть, Лаони встал и подошел к окну.

Никаких слизнеобразных мух в воздухе больше не наблюдалось, только неестественно яркие голубые светлячки, усеявшие деревья на манер фонариков. Быстрые ночные хищники – летучие мыши, наверное – пытались их изловить, но стоило крылатым бестиям приблизиться к рою, как яркие пятнышки со скоростью солнечного зайчика, запущенного зеркальцем, исчезали в ближайшей щели, возмущенно гудя оттуда и посверкивая уже зеленоватыми вспышками. Но и без них было довольно светло: прямо в центре небосвода висел скромно прятавшийся за земной тенью месяц.

Занавески снова зашелестели. Лаони прикрыл глаза, пытаясь почувствовать дуновение ветра, и к нему вдруг совершенно неожиданно пришло воспоминание из далекой юности: смутный облик забытого друга и его голос. Маг попытался вспомнить этого человека, но память отказала ему в этом, оставив только запах цветущей сирени, стрекот ночных насекомых и песню. Лаони умел петь так, чтобы не колдовать, но обычно не делал этого. Теперь же ему хотелось попробовать мелодию на вкус, покатать на языке так неожиданно вспомнившиеся слова – невнятные, даже не из начала песни, из середины – пока они снова не канули в прошлом. Маг на всякий случай проверил, не услышит ли его кто-нибудь, и едва слышно затянул:

Помни: через века

Вспять потечет река.

Дети ее детей

Будут намного злей.

А я не открою глаз.

А я буду крепко спать.

Помни: через века

Мне тебя не узнать.

Голос поет в ночи

Тем, кто всегда молчит.

Тысяча сто причин

К сердцу сломать ключи.

Я не открою глаз,

Я буду точно знать:

Струнам, что спят сейчас

Воли нельзя давать.

Будут двенадцать чаш

Черпать порядок наш.

Брошу я жалкий дом:

Им не ужиться в нем.

Ветер откроет дверь,

Мягким взмахнет крылом.

Ты меня не жалей:

Время мое пришло.

Слова были странными. Смысла в них не было, но Лаони почему-то уцепился за слово «двенадцать»: оно было какое-то слишком строгое и точное для такого размытого содержания. Словно единственное знакомое слово в чужом языке. А еще мага не оставляло ощущение, что он забыл что-то важное, и это число было чем-то вроде ключа к потерянной неизвестно где запертой шкатулке: и выбросить нельзя, и применить некуда. Лежит на видном месте, постоянно под руку попадается, но только раздражает. Лаони даже поморщился, пытаясь вытряхнуть навязчивый образ.

Пока маг боролся с застрявшим в его голове словом, мелодия как-то незаметно ускользнула от него, забылась вместе со словами, оставив чувство досады и легкой грусти.

- Двенадцать, - громко сказал Лаони, мысленно припечатав слово к подоконнику, чтобы не дергалось и не лезло больше в голову, отошел от окна и завалился обратно в кровать с чувством выполненного долга. Ветер колыхнул занавески, потрогал мага за плечо, но тот уже спал, и ничего не почувствовал.