Сказки Румынии

И достала она кости из узелка, и, подумав немного, прижала конец одной косточки к концу другой. Кости, к её удивлению, срослись. Принцесса добавляла к ним другие, пока у неё не получились два длинных кола высотой с дом; их она прислонила к стене на расстоянии ярда один от другого. А поперёк поместила ещё кости, одну за другой, как ступеньки лестницы. Покончив с одной ступенькой, делала следующую, потом следующую, пока не показалась дверь. Однако когда до неё было рукой подать, костей у принцессы не осталось и последнюю ступеньку изготовить было не из чего. Как тут быть? Без последней ступеньки от всей лестницы проку мало. Должно быть, одну косточку она потеряла. И тут ей в голову пришла новая мысль. Взяла она нож, отсекла себе мизинец и поместила его туда, где полагалось быть последней ступеньке, и он прирос точь-в-точь как куриные косточки. Лестница была построена, и принцесса с дитятей на руках вошла в дом. Внутри всё было в совершенном порядке. Принцесса немножко поела, уложила дитя спать в стоявшее на полу корыто и присела отдохнуть.

Когда её муж, кабан, возвратился домой, увиденное его испугало. Поначалу он глазам своим не поверил – откуда взялась костяная лестница, да ещё и с мизинцем на самом верху? Он подумал, что это какое-то новое колдовство, ужаснулся и хотел уже бежать от своего дома подальше, но тут ему в голову пришла другая мысль, и он обратился в голубя – ведь голубям никакие чары не страшны – и влетел в свою комнату, не коснувшись лестницы. И нашёл там женщину, которая баюкала дитя. Когда он увидел её, сильно изменившуюся от страданий, которые она претерпела ради него, сердце его переполнилось такой любовью, и тоской по ней, и великой жалостью, что он наконец обратился в человека.

Принцесса же встала, и сердце её заколотилось от страха, ибо мужа она не узнала. Но когда он назвался, она от огромной радости забыла все свои горести, которые показались ей пустым звуком. Он оказался человеком весьма красивым и стройным, как ель. Вот сели они бок о бок, и принцесса поведала ему обо всех своих приключениях, и он плакал от жалости, слушая её. А потом рассказал ей свою историю:

– Я королевский сын. Однажды мой отец бился с драконами, бичом нашей страны, и я убил самого младшего. А мать его, ведьма, наложила на меня заклятие и обратила в кабана. Это она в обличии старухи дала тебе нить, чтобы обвязать мою ногу. И вместо трёх дней, после которых срок её заклятия должен был истечь, мне предстояло остаться кабаном ещё три года. Теперь же, когда мы столько выстрадали друг ради друга и встретились снова, давай позабудем о прошлом.

И они радостно поцеловались.

В ранний час следующего утра они направились в королевство его отца. Велика же была радость тамошнего народа, когда он увидел принца с его женой. Отец и мать обняли обоих, и пир во дворце продолжался три дня и три ночи.

Потом они отправились повидать её отца. Старый король чуть с ума не сошёл от радости, снова увидев дочь. Когда же она рассказала ему о своих приключениях, он ответил:

– Разве не говорил я тебе о моей совершенной уверенности в том, что существо, которое просило твоей руки, не родилось кабаном? Видишь, дитя моё, как умна ты была, поступив по моему слову.

И поскольку король был стар, а наследников не имел, он посадил их на свой трон. И они стали мудро править, король и королева, повидавшие немало страданий. И если ещё не умерли, то и поныне живут и счастливо правят.

Фея утренней зари

 

Давно это случилось; видать, так судьбой предназначалось. А если б не предназначалось, так и не случилось бы, – тогда о чём и рассказывать?

Жил да был император, величайший из великих, сильнейший из сильных, мудрейший из мудрых. Страна его так широко простиралась, что сами подданные до краёв не хаживали. Но ежели никому не ведомы были пределы власти императорской, то всякий видел вот какую странность: правое око императора всегда смеялось, левое же – плакало. Нашлись двое храбрецов, рискнули спросить императора, да он расхохотался в ответ, и только. Хранил он свою тайну про себя, никому не открывал, откуда разлад такой меж его очами.

А у императора подрастали сыновья. Да какие! Все трое будто звёзды на утреннем небосклоне.

Старший королевич звался Флорианом. Был он на диво высок и широк в плечах, не нашлось бы ему равных во всей империи.

Средний королевич, Костан, хоть и не вышел ростом, зато силу в руках имел великую, а уж кулаки у него были тяжелы, будто палицы.

Младший королевич, Петру, был тонок и по-девичьи гибок, пел да смеялся по-птичьи. Редко он говорил, ещё реже задумывался. Когда же случалось с ним такое, откидывал Петру голову, пальцы в волосы запускал. Поглядеть – ни дать ни взять первый министр, хоть сейчас сажай его в императорский совет!

Вот и говорит однажды Петру брату своему Флориану:

– Ты, Флориан, достиг совершеннолетия; пойди к отцу, спроси, отчего одно око у него веселится, а другое плачет?

Не пошёл Флориан. Знал по опыту: очень сердится император, когда такие вопросы слышит.