Лицо его в обрамлении седых волос походило на лик, вырезанный в стволе сосны – изборождённый морщинами, но светлый. Белые брови и борода очерчивали его, взгляд светло-голубых глаз был пронзителен и мягок одновременно, как лунный луч, режущий тьму.
– Кто я, по-твоему, Гвен?
– Ты… – юноша поёрзал на табурете и натянул сползающее одеяло на плечи. – Ты хозяин этого замка, верно?
Старик кивнул.
– Но
Тихий настойчивый вопрос колол пространство комнаты и душу Гвена подобно кирке ледоруба. Он судорожно пригладил взъерошенные после сна волосы, сердце ухало, подскакивая к самому горлу. Уставился на свои колени и прошептал:
– Ты… ты был королём, и палачом был.
Старик снова кивнул и натянул капюшон на голову.
Гвен уже облегченно выдыхал, как раздался новый вопрос:
– А кто ты, Гвен Тилори?
Юноша знал ответ. Но сказать его вслух, выпустить слова через грудь, через рот, прочертить их дорогу губами и языком – дать им жизнь, признать себя тем, кем стал, едва переступил порог привратницкого дома.
– Я… твой ученик, – вымолвил он.
– Ученик!
Казалось, старый король был удивлён – так звонко прозвенело слово в его устах.
– Чему же ты думаешь выучиться у меня? Как коротать ночи в безмолвии, не в силах вывести ни слова на бумаге? Как тонуть в воспоминаниях, слушая треск поленьев в очаге? Как знать каждую пядь этой земли, каждый камень в этих стенах – и не суметь их сохранить! Я – король без королевства, мои подданные покинули меня. Но мой меч всё ещё при мне – ты видел его, – и хотя лицо мое ныне скрывает паутина лет, а не маска, я ещё могу послужить и свершить справедливый суд. Если б он был кому-либо нужен!.. Когда я только ступил на свою дорогу, я вершил судьбы по чужому приказу, не желая знать, есть ли вина за осуждённым на смерть человеком. Но пройдя свой путь, я научился отличать, кому суждено погибнуть от моего меча, а кому нет. Да только когда я обрёл это знание, оно утратило свою ценность – ведьма лесная смыла маску с моего лица, и пришлось мне сюда вернуться… Я потерял всё, что мог, юноша.
– Но вы остались! Вы всё равно остались здесь. Зачем?
– О, какой хороший вопрос, мой ученик! – Гвену почудилась улыбка в этом приглушенном возгласе. – Думаю, ты сам отыщешь ответ, раз уж пришёл сюда. Ведь ты именно к замку шёл, верно? Хотя наверняка слышал истории и сказки обо
– Да! Я увидел гравюру в одной книге, под ней всего несколько строк, но я в них поверил. А потом услышал от одного пастуха сказку о королевне и короле-палаче.
– Всё ещё сказывают её!.. Жива… И королевна тоже жива, раз живёт её история на устах.
– Она была так жестока!
– Это была жестокость птицы, рвущейся из силков – за тенётами она не видела ничего, кроме желанной свободы.
– Вы служили ей…
– Я не жалею о том, что было. Жалею лишь о том, чего не
Гвен недоумённо уставился на короля, устало роняющего слова.
– Ну что ж, вот ты и проснулся, мальчик. День давно занялся, пора и нам начинать свой.
С того дня пошло его ученичество. В горах снова подморозило, снег лежал ломкими острыми сугробами – просевшими, но не исчезнувшими, а в холмах, куда Гвен ходил теперь за хворостом, он стаял до пожухлой травы и островков земли, проглядывавших влажными пятнами в полдень. Здесь росло много кустарников, а деревья почти не встречались, но Гвен теперь знал, что в самых густых зарослях полно сушняка – отмерших с осени веток и сучьев, которые радостно вспыхнут в очаге, ибо отжили своё, и весна не принесёт им пробуждения.
Юноша любил сидеть на одной из самых высоких здешних вершин и смотреть на замок, зыбким силуэтом виднеющийся отсюда. Любил он и бродить под его ветшающими сводами и рассказывать после своему седому учителю, что нашёл, что заметил, о чём подумал, касаясь тех или иных предметов. Утвари и предметов роскоши осталось мало – всё распродано было в тщетной попытке удержать людей, купив корм для стад, истощивших окрестные пастбища и землю вокруг… Лишь уцелевшие гобелены рассыпались под его пальцами, да латы надрывно скрипели, не желая размыкаться.
– Твой замок спит, король, – однажды сказал он и посмотрел на старика в кресле у огня. – Давным-давно уснул он.
– Да. Едва я ступил за его порог, как иные хозяева завладели им – забвение и время. Да ещё мыши.
– Так почему ты ушел? Почему покинул его!
– Нет-нет. Я не о том уходе. Не о первом. Тогда он дождался моего возвращения. Как и горстка слуг и тех, кто ещё верил в меня, кто ждал денег, присылаемых ежегодно – на закупку скота, корма, инструментов, семян.
– А когда же… Когда же вы ушли во второй раз?
– Лет двадцать тому назад. Перебрался жить сюда, в сторожку. Стал привратником.
– Двадцать лет! – тихо охнул юноша.