Сказочные самоцветы Дагестана

Сулейман, важно протянув руку вперед, смотрит на нее, прищурясь, свысока.

– В бархатных рукавицах, – говорит он вдруг, оттопырив усы. – Бархатные рукавицы лиса украла у нашей старухи… «Лиса, – сказал кабан, – пожалуйста, посоветуй нам, что делать с этим Мама-Ажаем. Мама-Ажай днём и ночью сидит в поле, у Мама-Ажая – ружье, Мама-Ажай – у-у-у, какой нехороший, злой хуруз!» – «Да, да!» – подтвердили кабаны, а главный кабан показал ещё свою отрубленную ногу, которую он вот так держал под мышкой. «Хорошо, – сказала лиса, – только за совет вы отдайте мне эту ногу», – «Не отдам», – сказал кабан, подпрыгнув. «Отдай! – сказали кабаны, – на что тебе отрубленная нога?» – «Ну, хорошо, отдам», – сказал кабан и отдал лисе ногу.

Теперь лиса взяла эту ногу, понюхала, понюхала, покушала и, облизнувшись, сказала: «Позовите мышку!»

– А мышка ничего не сделает, – говорит девочка с радостью. – Мышка же маленькая-маленькая… Вот такая! (Она показывает свой мизинец.)

Мальчик понимающе взглядывает на Сулеймана и, прикрыв рот рукавом, отвернувшись, фыркает.

– Ничего, – говорит Сулейман важно, – мышка тоже, если захочет, может укусить. Она же очень хитрая! Ну вот. Пришла, значит, мышка; на животе сито для просеивания муки, сама худая, худая. «Салам-алейкум, мышка!»

– «Алейкум-салам, лиса!» – «Мама-Ажай тебе тоже надоел?» – «Валла, лиса, Мама-Ажай мне тоже надоел». – «Хорошо. В таком случае ты прогрызешь этому Мама-Ажаю чарыки, чтоб он остался босиком. Он тогда не будет бегать днем и ночью вокруг поля!» – «Да, да!» – обрадовались кабаны.

Но мышка заплакала, подняла своё сито вверх и показала всем. Там вместо зёрен болтались беленькие крошки ее сломанных зубов. «Я уже прогрызала не раз», – сказала мышка.

– Ай, лиса, ай, лиса! – Сулейман взмахивает руками. – Если б это было старое время, когда Мама-Ажай работал у Абакар-хана. Абакар-хан, конечно, не дал бы ему новых чарыков, но теперь он колхозник, и колхоз каждый раз даёт ему новые…

«Что делать, лиса? Что делать?» – закричали кабаны разом, посмотрев на лису.

А лиса подумала и сказала: «Позовите осла!»

– А осёл ничего не сделает, – говорит девочка.

– Откуда ты знаешь? – спрашивает Сулейман с неожиданным равнодушием. Ему уже наскучило рассказывать, и он, подняв голову, смотрит поверх девочки на остающуюся позади арбы безлюдную дорогу.

Проходит минута. По-прежнему лениво плетутся буйволы, еле-еле переступая ногами. На рукаве Сулеймана оседает белая пыль. Хворостинка, съезжая с плеча в сторону, цепляется за колесо. Сулейман, забывшись, молчит…

– А потом? – спрашивает девочка с нетерпением. – Позвал осла, а потом?

– Гей, – говорит Сулейман, очнувшись (это относится к буйволам).

И немного спустя, взглянув на девочку, рассказывает дальше:

– Пришел осёл, на шее торба с ячменем. «Салам-алейкум, осел!» – «Алейкум-салам, лиса!» – «Ты знаешь, зачем тебя позвали?» – «Когда скажешь, тогда узнаю». – «Надо, чтоб ты откусил ухо Мама-Ажая».

– Осёл же не кусается, – говорит девочка.

– А этот осёл кусался, – отвечает Сулейман, раздражаясь и вытаращив глаза. Он делает серьезное лицо, и некоторое время выжидающе смотрит на девочку.

Но девочка не вступает в спор, и Сулейман, успокоившись, продолжает дальше:

– Ну вот. Откусишь ухо сыну Мама-Ажая – и чтоб Мама-Ажай забыл хоть на два дня, пока поедет к главному доктору, о колхозных полях.

– Осёл заплакал, – продолжает Сулейман, делая гримасу. – «Пожалуйста, не говорите так, – сказал осёл, утирая слезы. (Сулейман перечисляет по пальцам.) – Кто раньше таскал керосин в кооператив? Осёл таскал! Кто раньше таскал брёвна по сто пудов? Осёл таскал! Кто раньше до колхоза таскал мешки с мельницы? Осёл таскал! Теперь всё это делает афтанабиль! Оставь, лиса! От этих слов мне плакать хочется». – И, сказав так, осёл пошел домой, на ходу кушая из торбы свой ячмень и помахивая хвостом.

«Хорт, хорт! – закричал тогда сердито главный кабан. Он прыгал около лисы на трёх ногах. – Что делать с этим Мама-Ажаем? Отвечай, лиса, ты съела мою ногу!»

Сулейман умолкает.

– Лиса крепко задумалась… – говорит он мрачно и задумывается сам.

Арба проходит под деревом. По лицу Сулеймана скользят кружевные тени ветвей. Покачиваясь и прищурив глаза, он молча, безразлично смотрит вдаль.

Дерево растет на каменистом обрыве у дороги, и за ним, далеко внизу, в глубине ущелья, виднеется мельница. Около мельницы белеет на лугу стайка гусей, в стороне лежат два плоских круга: очевидно, недавно сменённые старые жернова. Гуси, друг за другом, идут мимо жерновов к мосту. Под мостом сверкает обмелевшая река. Женщина, одетая в тёмное, нагнувшись, развешивает на низких перилах моста свежевыстиранный ковёр. Ковёр ярко-красный.

– Позовите медведя! – вскрикивает Сулейман, вдруг грозно глянув на детей.

Дети от неожиданности цепенеют.

– «Позовите мне медведя! – крикнула лиса. – Мы попросим медведя, чтобы он ночью украл с мельницы один жернов и поднял его на гору. Этот жернов мы все вместе покатим на голову Мама-Ажая, когда Мама-Ажай утром будет проходить по дороге».