Поняв, что остался без оружия, Морен начал размышлять, как быть дальше. Да, у него ещё остался ручной арбалет, но им он мог лишь ослепить, а не убить – для этого обычно его и использовал. Осложнялась ситуация ещё и тем, что он понятия не имел, насколько Я’га сильна. В её притворство немощной он ни минуты не верил, но ни с одним проклятым он не стал бы сражаться голыми руками: тем обычно хватало силы, чтобы рвать людей на части даже без клыков и когтей. Стоило что-нибудь придумать.
Морен обежал глазами лес, растущие у границы опушки цветы да травы и задумчиво произнёс:
– Придётся прогуляться.
***
Перед Малой стояло множество яств. На тарелках аппетитно поблёскивали жиром пирожки и блины, в мисках поменьше – ячменная каша и перловая с салом. Прямо посреди стола, как главное блюдо, возвышался глиняный горшок, наполненный доверху мясной похлёбкой с щавелем, а на десерт ей предложили чёрные лесные ягодки, похожие на смородину. Бабушка Я’га разлила по чашкам ароматный настой из трав, в котелке на огне побулькивала ещё одна похлёбка, над столом вился пар от только что приготовленных угощений, и всё так ароматно пахло! Есть хотелось нестерпимо, живот урчал, но пока Мала не решалась ни к чему притронуться.
– Зачем вы меня заперли? – спросила она у Бабушки Я’ги.
Та, прихрамывая и кряхтя, подошла к сундуку и с удивительной лёгкостью подвинула его, загораживая дверь, за которой остался Скиталец.
– Я проверяла тебя. Насколько доброе у тебя сердце, есть ли в нём злоба и чернота. Ты должна была пережить страх и лишения, чтобы проявить себя. Ты могла начать проклинать меня, сговориться против меня со злом, но так и не сделала этого. Значит, твоё сердце чистое. Ты выдержала испытания.
– Со злом?
– С проклятым, что выдаёт себя за человека. К счастью, благодаря тебе мы смогли запереть его.
Мала потупила взгляд: стыд жёг ей щеки, но ей не хватило духу признаться, что она почти поверила Скитальцу.
В действительности тот пугал её. О нём рассказывали страшные вещи: мол, живёт он уже много лет, а нрав и сила у него звериные. Лицо же прячет он потому, что и не человек вовсе, а волколак или кто похуже, и под маской у него пасть, полная здоровенных клыков. Про Бабушку Я’гу она же, наоборот, слышала только хорошее. И даже сейчас та хлопотала над ней: принесла тазик с водой, чтобы умыться, угощала вкусными на вид и запах блюдами, была всячески добра к и приветлива. А стоило Мале вспомнить, что её посчитали достойной, как душа её согревалось от гордости.
– А как же Ваня? – поинтересовалась она робко.
Бабушка Я’га опустила голову, будто в скорби, помолчала немного, прежде чем ответить:
– Сердце воина чёрствое. Я уже ничего не могла сделать, ничем не могла ему помочь.
Она распахнула сундук и достала оттуда ткань необыкновенной красоты. Багряная, как заря, вышитая золотыми и серебряными нитями, что создавали причудливый узор – последний сверкал, будто на нём плясали солнечные зайчики. Мала охнула, не в силах скрыть своего восторга.
– Я одарю тебя в благодарность, – улыбаясь, поведала ей Бабушка Я’га. – Тканями из Заморья, шелками из горных долин, камнями, мехами и золотом. На границе опушки уже стоит бравый конь, который поможет тебе добраться до дома и увести всё это с собой. А сейчас кушай, тебе надо набраться сил.
Мала слушала, как заворожённая и с открытым ртом любовалась дарами, что Бабушка Я’га доставала из сундука: рулоны красочной яркой ткани, ожерелья, будто полностью сделанные из камней, блестящие соболиные шкурки, горсти серебряных и золотых монет… Когда восторг чуть утих, она украдкой взглянула на стол и, пока Бабушка Я’га не смотрела, взяла из миски несколько ягод и отправила их в рот. Ну какая беда могла случится от пары ягодок?
Я’га вдруг замерла, насторожилась. Принюхалась и зашлась кашлем. С удвоенной ловкостью протопала она к котелку, наклонилась и втянула носом идущий от него пар. Подняла голову, шумно раздувая ноздри, как собака. С каждым вздохом дышала она всё тяжелее, пока не перешла на свистящий хрип.
– Видишь дым? – резко и даже грубо спросила вдруг Бабушка Я’га.
Мала, успевшая к этому времени съесть ещё несколько ягод, бросила зажатую в ладони горсть обратно. Вжалась в табурет, испуганная столь резкой переменой тона, но вгляделась в пространство комнаты. В самом деле воздух показался ей густым, тяжёлым, заполненным дымкой, как от костра.
– Да, вижу.
– Так откуда же он?!
Я’га потеряла терпение – дышать ей становилось всё тяжелее. Прикрыв нос платком, она затопала к ставням, но, когда распахнула их, дым ворвался в комнату, ударив прямо в лицо. Всё вокруг тут же окуталось сизой пеленой. Я’га зашлась в тяжёлом удушающем кашле, а Мала никак не могла понять, что происходит. Дым и ей щипал глаза, но и только. Она было бросилась помочь Бабушке, но стоило ей ступить на пол, как комната поплыла, а стены заходили ходуном.
– Ой! – вскрикнула Мала. – Что происходит? Почему дом качается?
«Наверное, он ожил и решил уйти от огня», – подумалось ей, и эта мысль странным образом её развеселила.