Скитальцы океана

Говорить с этим умудренным знанием законов, жизненным опытом и человеческими пороками юристом было просто и легко. Он как-то сразу располагал к себе, вселяя доверие не только к своей особе, но и ко всему окружающему миру. Капиталом Констанции он распорядился очень быстро и благоразумно: часть, под солидный процент, занял сыну известного генерала Питеру Джерди, получившему в награду за завоевания отца огромные плантации и золотоносный рудник в Вест-Индии; еще две части поделил между успевшим разбогатеть на мануфактурах промышленником и владельцем судоверфи. Все они, по желанию Грей, должны были вернуть ей эти деньги по долговым распискам лишь через пять лет, зато с солидными процентами. Кроме того, каждый из них обязывался в случае необходимости предоставить ей работу на любом из своих предприятий. На этом настоял предусмотрительный Якобсон, твердо знавший, что не век же Констанцию Грею скитаться по морям.

– Трудно сказать, как вы проведете эти пять лет, господин виконт, – сказал нотариус, когда все дела были улажены, – но прекрасно могу представить себе, как вы станете жить, когда вернетесь в Лондон после указанного срока. Боюсь, что одним лондонским повесой в нашем королевстве станет больше.

Уже можно было прощаться, но Констанция замешкалась, растерянно замялась.

– У вас осталась еще какая-то сумма?

– Лишь та, что крайне необходима мне, пока я не стал сам зарабатывать себе на хлеб.

– В таком случае смею предположить, что вы сказали мне не все, что должны были сказать человеку, поверенному в ваших делах.

Молчание было долгим, тягостным и отвратительно неловким.

– Не все, мэтр, – наконец решилась Грей. – Я скрыла от вас, что на самом деле я – девушка. Мисс.

Разговор происходил в небольшой таверне, почти в центре Лондона, за кружками пива. Более неподходящего места для подобного признания придумать было просто невозможно. Однако Якобсон оказался на высоте своей мудрости. Снисходительно и в то же время осуждающе осмотрев ее, он изрек:

– Самой большой тайной для меня всегда оставалось стремление людей любой пустяк из своей биографии превращать в великую многострадальную тайну.

– Что вы хотите этим сказать, мэтр?! – ужаснулась Констанция, мысленно согласившись с тем, что тайна сия и в самом деле многострадальная.

– А то, что мне с самого начала было ясно, кто передо мной, мисс Грей. Виконтесса де Грей.

– Как?! Вы… вы знали, что я – девица?!

– Еще как знал.

– Но в своем письме мать об этом не сообщала. Разве что она поделилась этой нашей тайной раньше…

– Не идеализируйте свою матушку, Констанция: раньше она тоже не делилась. Но если бы вы не признались мне в этом, а я оказался бы менее догадливым, все ваши долговые расписки могли бы стать через пять лет фикцией. Ибо любой из этих благородных людей, кто установил бы, что вы, простите, женщина, тотчас же на суде, под присягой, поклялся бы, что никогда не имел с вами – гнусной самозванкой – никаких дел. А в доказательство предъявил бы расписку на имя мистера Констанция Грея.

– Вы так считаете?

– Так считает закон. А еще – на подобную, хоть и малейшую, оплошность рассчитывает всякий, кто оказался под жестокой, разорительной пятой кредитора.

– Что же тогда делать?

– Ждать пять лет. Всего лишь.

– Но ведь…

– К вашему счастью, вы имеете дело с нотариусом Якобсоном. Долговые расписки, которые отныне, по вашему решению, будут храниться у меня, выписаны на имя виконтессы Констанции де Грей, а также на мое имя. То есть в конфликтной ситуации ваши долги, при вашем письменном поручении, я смогу получить лично. И мой вам совет: никогда не превращайте в тайну то, что надлежит знать Господу и нотариусу.

Поблагодарив и отблагодарив Якобсона, Констанция еще недельку пожила в Лондоне, в одной из припортовых гостиниц, а затем записалась добровольцем-кадетом в пехотный полк, направлявшийся на службу в Фламандию, в Бреду.

…В последний раз взглянув на растворявшуюся в синеватой ночной дымке фигуру капитана Рольфа, Грей скрылась в проходе, ведущем к избранной ею каюте. Что ж, у него свои воспоминания, у нее свои. Видно так уж суждено, чтобы и эту ночь они провели порознь. Может, это и к лучшему. Она не собиралась повторять ошибки Анны. Та решила преподнести себя сразу, напористо, рассчитывая на то, что покорит сердце истосковавшегося по женской ласке барона быстро и навсегда. Кто знает, возможно, эта первая их ночь и запомнится им обоим, но только она уже никогда больше не повторится. Насладившись плотью Анны, Рольф тотчас же остыл к ней. Верила… Хотелось верить, что остыл.

Нет, она, Констанция, будет предусмотрительнее. Осторожнее. Если бы речь шла лишь о том, чтобы усмирить свою плоть – а Констанция уже приучила себя кое-как усмирять ее, – тогда все было бы проще. И этим мужчиной не обязательно был бы Рольф. Им вполне мог стать, например, тот же Гунн. Однако ей нужен был не Гунн и не Лорд-Висельник, а именно Рольф. Она боялась потерять этого мужчину. Боялась уже сейчас, еще до конца не познав и еще, собственно, не заполучив его.