Скитальцы океана

Грей жадно отпил вина, которое уже потеряло для него и всякий вкус, и способность пьянить, а стало всего лишь способом утоления жажды – вечной, непреходящей, круто замешанной на тоске по земле, по городской жизни, по дому.

– Третье – как и тринадцатое, – согласился он, думая о чем-то своем. – Почему ты ударил его? Почему решился? Ведь в общем-то все могло бы уладиться.

– Не могло бы. Кто-то должен был нанести этот удар.

– Кто-то – да. Но в любом случае встал бы вопрос: почему нанес именно он, а не кто-то другой?

– Встал бы.

– Так почему нанес именно ты?

– Марр стоил этого удара.

– Он-то, несомненно, стоил. Чтобы понять это, не обязательно было ходить с ним под одними парусами, якорь ему под виселицу, как в подобных случаях любит говаривать наш боцман. Но почему ты решил, что он стоит именно твоего удара?

– Это невозможно объяснить.

– Может быть, это невозможно будет понять мне или кому-то другому. Но объяснить, по-моему, все же можно.

– Можно. Однако вряд ли кто-либо способен понять это.

– Тогда выпей вина, – предложил Констанций, поняв, что разговор зашел в тупик. – В голове сразу просветлеет, а смерть сраженного тобой пирата – сколько их еще будет! – попросту забудется.

– Не забудется, – вяло, как-то безинтонационно, возразил Норвуд. И именно это «палаческое» безразличие убедило Грея, что юнга действительно не скоро сумеет забыть то, что только что произошло в кают-компании.

– Я тебе вот что скажу, парень, – молвил Грей, поняв, что к кубку с вином Норвуд так и не притронется. – Удар был лихой, это каждому понятно. Неясно другое: почему моряк, нанесший такой неожиданный и решительный – к тому же во время собрания команды, когда ссоры и стычки запрещены – удар, потом мгновенно сник и ведет себя, словно изнеженная придворная дама, способная впасть в обморок от одного только вида крови.

– Это действительно бросилось в глаза? – встревожился Норвуд. – Это станут обсуждать?

– Если бы не эта твоя хандра, завтра утром ты предстал бы перед командой, перед капитаном лихим пиратом, с которым нестрашно идти на любой абордаж, даже если силы противника превышают нас впятеро. Но ты впал в апатию, показал свою слабость, и теперь каждому ясно, с кем он имеет дело.

– Вы правы, Грей, теперь каждому ясно. К счастью, ясно далеко не все, – добавил он после непродолжительного молчания.

– Не то, чтобы не все, – слегка улыбнулся Грей. – Скажем точнее: не всем. Все, но не всем. К твоему счастью.

Услышав это, Стив сначала приумолк, насторожился, а затем, поерзав в постели, повернулся на бок и, подперев щеку рукой, уставился на Грея.

– Что вы имеете в виду, штурман?

– Не лучше ли нам вернуться к команде и не продолжать этот разговор?

– Но ведь начали его вы.

– За время плавания, точнее, после гибели капитана Рейтеля, вы с Марром сдружились. На кораблях, где круг общения слишком узок, дружба всегда оказывается прочнее, чем это представляется на берегу. Это известно любому матросу. Вот почему удар твоего ножа так поразил всех нас.

Норвуд облегченно вздохнул и вновь откинулся на подушку. «Ожидал, что вопрос будет коварнее, – расшифровал его вздох Констанций. – Он, естественно, ожидал худшего. Но впереди тебя еще ждет и это», – мысленно пообещал он Стиву.

– Это был один из самых жестоких и своенравных мужчин, которых мне когда-либо приходилось встречать.

«Мужчин», – мгновенно подметил Грей то, чего сам Норвуд не уловил. Эдакий нюанс способен выдать любую женщину.

– Что поделаешь, мужчины всегда грубы и своенравны. Во всяком случае, в большинстве своем. – Как можно беззаботнее присоединился к его мнению Грей. – К этому пора привыкнуть. Тем более, что и женщины тоже бывают своенравными.

– Сейчас мы говорим не о женщинах, – повертел головой юнга. – И вообще, о женщинах мне бы говорить не хотелось.

– В таком случае продолжим разговор о мужчинах, – рассмеялся Грей. – Хотя на пиратском корабле, ежедневно испытывая судьбу в обществе нескольких десятков загрубевших, привыкших к грабежам и насилиям мужчин, говорить о них тоже, вроде бы, неприлично.

– Значит, и о мужчинах тоже не будем. – Все еще пребывая в каких-то своих терзаниях, Норвуд так и не понял, какие сети расставляет ему Грей своими подноготными вопросами. Только однажды он насторожился, но стоило Грею свести разговор к дружбе с Марром, как тут же беспечно успокоился.

– Тогда выпейте-ка вина, Норвуд, и поговорим как мужчина с мужчиной. – Он сам поднес кубок Стиву, заставив его подняться с постели. – Сейчас ты выпьешь это, мы вернемся к мужчинам, и ты дашь слово, что в последний раз проявляешь такую слабость, какую проявил сегодня.

– Кому… я должен дать такое слово? – ошарашенно уставился на него юнга. – Всей команде?

– Самому себе, – язвительно уточнил Грей, – не капитану же. Или, может, все-таки сразу капитану?

Норвуд поднялся, подсел к столу, несколькими большими глотками попытался осушить кубок, однако на втором или третьем поперхнулся и, обхватив пальцами горло, долго прокашливался.

– Вино какое-то странное. Слишком крепкое и резкое, – едва выговорил он, обретя дар речи. – По-моему, оно имело совершенно иной вкус.