Скитники

Солнце уже изрядно перевалило за полдень и люди все острее ощущали желание поесть. Известно, начало лета — бесплодное в тайге время. Ягоды, даже самые ранние, не поспели. Орехов и грибов нет и в помине. Немного заглушала голод черемша, растущая на полянках. Стебель, правда, уже жестковат, но выбирать не приходилось.

В заводи на мелководье, касаясь спинными плавниками поверхности воды, грелась стайка ленков. Пытаясь добыть хоть одного, офицеры завалили валунами проточные горловины и принялись метать в рыб камни, колотить по воде со всего размаха длинной увесистой дубиной, но безрезультатно. Только опять все вымокли.

Попутный ветер тем временем гнал солнце на запад, к зубастому горизонту, натягивая на тайгу темнеющюю на глазах мглу.

Чем ниже опускалось светило, тем сильней досаждал гнус. Путникам не повезло — как раз на эти дни пришелся пик их вылета. От несметной кровожадной рати все живое к вечеру начало истерично метаться по тайге. В поисках спасения звери заходили в омуты, и над водой торчали только их головы, чуть освещенные неверным светом. Когда ветерок стихал, гнус буквально заедал людей. Проведешь рукой по щеке — она покрывается липкой кровью, перемешанной с кашицей из раздавленных насекомых.

— Господи, что творится? Гнуса, как снега в метель, — почти рыдал гуще всех облепленный кровососами поручик.

— По-моему, больше, — простонал Суворов, голова которого была обмотана запасными брюками.

— Есть предложение — последовать примеру сохатых, а заодно и искупаться на сон грядущий!

— А что? Чудесная мысль, — обрадовались братья Овечкины.

Раздевшись догола они первыми кинулись в воду. Стремительное течение, охватив тугими струями, массировало, освежало искусанные тела. Люди чувствовали, как уходит накопившаяся за день усталость, раздражение, а, главное, слабеет, как будто смывается, нестерпимый зуд. Офицеры долго, с наслаждением лежали в воде, загребая руками против течения. Из-под них выскальзывали гладкие камушки, какие-то рыбки мягкими губами тыкались в белую кожу. Дышалось уже легко и глубоко — до сладкого нытья в груди. Река возвратила людей к жизни, но, как только они вышли из воды, насекомые вновь атаковали их.

Пригодились огниво и кремень, найденные накануне. Развели дымокур. Иначе о сне не могло быть и речи. Чтобы костер не потух от сырого мха и листьев, наваливаемых для дыма, ему дали хорошо разгореться, накопить жарких углей.

Нарубив саблей (спасибо казакам-землепроходцам!) лапника, легли спать. Чтобы поддерживать дымокур, установили дежурство. От едкого дыма глаза слезились, но люди терпели.

По тайге, пугая путников, время от времени разносились душераздирающие вопли какого-то зверя. Утром есаул спросил:

— Слышали, господа, как рысь вопила? Это она ругалась, что мы дымим на ее территории.

— У них мясо такое вкусное! — мечтательно вздохнул мичман.

— Еще бы! Рысь ведь только свежину ест — все больше беляка, иногда молодых олешков, к падали никогда не притронется, даже голодная.

— Я читал, что рысь прыгает с деревьев. Она на нас не нападет?

— Не бойтесь, юнкер, она не агрессивна. Но ежели разозлить — превращается в шипящую молнию — острейшие когти бьют без промаха. Слава богу, рысь нелюдима и осторожна — зверь-невидимка. Как говорят, тень в тени. Всегда уступает человеку дорогу, — пояснил есаул.

— Откуда, вы такие тонкости знаете? — удивился поручик Орлов.

— Чай, не в пустыне жил. Всякой живности повидал.

Лишь только набравшее силу солнце разогнало скопившийся в долине туман, офицеры продолжили путь.

К «верфи» подошли на исходе четвертого дня. Счастливые, обессиленно повалились на скамьи под навесом. Кашеваривший во время строительства струга ротмистр, немного отдышавшись, встал. Соблюдая неписаный закон тайги, он оставил на полке немного продуктов: крупу, соль, пластину вяленого мяса. Разожгли костер, сварили похлебку. Тут уж пригодилась посуда из котомки есаула. Единственную ложку пустили по кругу. Варева хватило на четырнадцать кругов.

Сумерки тем временем перешли в ночь. Жутко «захохотал», стращая обитателей тайги, филин.

— Господа офицеры, может, сразу в гарнизон? Осталось немного, тропа хорошая. Зато спать ляжем в избе, без мошкары, — предложил поручик.

— Верно, чего здесь всю ночь с кровопийцами воевать, пошли, — дружно поддержали остальные.

Проходя мимо глиняной ямы, в которой запаривали шпангоуты, смекалистый есаул обмазал лицо и руки глиной. Товарищи последовали его примеру. Теперь мошкара не страшна. Правда, подсохнув, глиняная маска растрескалась, и крохотные вампиры стали забираться в трещины.

Заморосивший дождь поубавил их численность, но прибавил злости. Люди почти бежали — мысль о скором надежном убежище придавала силы. Вырвавшийся вперед поручик на развилке вместо тропы, ведущей в гарнизон, свернул на хорошо натоптанную звериную тропу. Никто из следовавших за ним в темноте не обратил на это внимания.

Тропа, как и положено, поднималась по распадку на водораздел, за которым, как они полагали, и находится поселение. Уверенные в этом люди, все дальше и дальше удалялись от гарнизона на запад.