Скитники

— Родители Лексеем нарекли, но с той поры, как перва борода враз на всю харю отросла, Лешаком кличут. Так все Лешак да Лешак. Гляньте, чем не Лешак, — старик ловко задрал до подбородка низ рубахи, и гости увидели густую, с проседью пополам, рыжую шерсть, сплошь покрывавшую живот и грудь. — Так все ж — што вас-то сюды завело?

Офицеры в некотором замешательстве переглянулись. Первым нашелся поручик Орлов. Сочиняя на ходу, он поведал о том, что их группа представляет собой часть комплексной экспедиции академии наук и занимается сбором исторических документов, поиском следов первопроходцев на окраинных землях страны и что уже есть уникальные находки.

Товарищи, слушая, таращили глаза от удивления. Но поручика уже понесло — не остановить! Хотя впоследствии он и сам не мог объяснить толком, для чего так складно врал.

— Семь дней назад, — продолжал Орлов, — наш проводник якут сбежал на лодке со всем снаряжением и провиантом.

При этих словах, жевавший клок бороды старик недоуменно вскинул седые, кустистые брови и, недоверчиво покачивая давно не стриженой патлатой головой, пробормотал:

— Однако ж! На якутов не похоже — боязливый народ.

Увлеченный сочинительством, поручик не обратил на эту реплику внимания:

— Теперь мы ищем проводников-тунгусов, чтобы с их помощью выбраться на Аянский тракт.

Тут простодушный Лешак и вовсе изумился:

— Это ж далече! И тунгусов ноне не сыскать. Оне сюды своих оленей токо в зиму пригонют. Снега тута помене — оленям ягель сподручно копытить… Во! — осенило деда. — Здеся и дожидайтесь — че торопиться? А што до истории — так ее в монастыре хошь лопатой греби. Хто основал? Хто жил? Откель те люди? Пошто забрались в эдаку глушь? Кудысь подевались? Спросов уйма. Я уж скока тута живу, а ответа не ведаю. А вы грамотные — разберетесь. Можа, в записных книгах че вычитаете. Оне на старом славянском писаны… Вот где загадки, а вы — трахт! Ниче тама не сыщете. Тута антиресы, не сумлевайтесь. Монастырь не мал — на кажного по три кельи выйдет. Как вычитал один знакомец, тожа из дюже грамотных, тута по списочным книгам две дюжины монахов значилось, к ним еще восьмерых послушников прибавь. А вон в той постройке игумен, иеродиакон и два иеромонаха жили. Так што могу не токо вас, а, почитай, всю вашу эспидицу принять.

Офицеры согласно кивали — сейчас главное было поесть и передохнуть.

— Покорнейше благодарим, отец. Остаемся. В обузу не будем. Мы много чего умеем, даже золото мыть. У вас вон кремневка висит, а мы все отменные стрелки — дичи впрок набьем, были б ружья, — ответил за всех штабс-капитан.

— Эка невидаль! Ентого добра целый арсенал: луки тугие и ружья всех калибров с огнеметным зельем. Монахи хоть и молитвенные люди, но без промысла тута не выжить. Зверя-то Господь на што в лесах поселил? Штоб людям прокорм обеспечить. А можа, и оборону случалось держать. Сам я, правда, таперича больше рыбку ем. Ее сподручней жевать — зубы-то сгнили. Ох и намучался я с ними, как болеть начали. Ажно удавиться хотел — эдак невтерпеж было. Спасал гвоздь: прикоснешься к нему больным зубом, опосля его в дерево забьешь — боль и уходит. Таперича благодать — саднить нечему.

Старик растянул губы в улыбке, и гости сквозь седые заросли окладистой бороды увидели розовенький, как у налима, овал десен.

— Дедусь, а сколько ж лет вы здесь живете?

— Небось пятьдесят, а можа, и боле. Не считал.

— И все это время один?

— Один, как бирюк. Зимой токо тунгусы бывает, заглянут, а летом, староверы навестят. Так што премного удоволен, што остаетесь. Покалякать по-человечьи страсть как охота.

— Что ж к людям не переедете? Кто вас неволит?

— Эт ты в точку попал, мил человек. Злато неволит. Оно ж как притянет, так не вырвешься… Я уж стока его намыл, што и на двух подводах не увезть, а все не брошу — така зараза.

— Знакомая история, — понимающе кивнул есаул Суворов. — Кто хоть немного намыл рыжухи, тот заболевает этим на всю жизнь и вкалывает, ради нее действительно, как каторжник. Но не по приговору, а добровольно, старательно. Потому и зовется — старатель. И не только страсть к богатству движет им, но и страсть к риску, азарт — вдруг намою или найду что-либо неслыханное.

— Верно глаголешь. Откель знашь? — удивился старик.

— Довелось два сезона бутарить.

— Попервости, когда мыл все мечтал в деревню козырным тузом возвернуться. А ноне интерес к щегольству остыл. Да меня тама, поди, давно забыли. Годки-то верно перемерли. Эт я штой-то задержалси на белом свете. Таперича все голову ломаю, кудыть с пользой намытое употребить. Душа просит на доброе дело, а никак не смякитю, на како, прах его побери.

* * *

Воздух от высоко стоящего светила сделался горячим. Даже в Якутии, в краю, где земля проморожена на глубину в сотни сажен, выпадают такие дни, когда хочется спрятаться от палящего зноя. Правда, лишь набежит на солнце тучка, так тут же начинаешь ежиться от холода, сочащегося из оледенелого земного нутра.