Скитники

По только им известной очередности, они неожиданно убегали в тайгу и так же неожиданно возвращались. Уходили, как правило, втроем, вчетвером: в компании веселее и ловчее гонять зверя. Подобные вылазки у псов были особенно популярны во время линьки гусей — в эту пору их ватаги пировали в прибрежных зарослях без предела.

Назревающее извержение собаки чуяли, и выли всю ночь. А когда оно началось, ушли вместе с детьми и женщинами на рыбацкий стан у плотины. По возвращении, кто на третий, а кто на четвертый день, отправились, как обычно, добывать мясо. Вместе с дружком Рыжим умчался и крепконогий Вольный. Они оба обожали гонять косых, но не столько из-за вкусного мяса, сколько ради удовольствия от самого процесса гона.

Больше всего зайцев водилось возле Пещер, куда сами скитники никогда не ходили. Забравшись в осинник, густо разросшийся после подъема воды в Глухоманке, лайки зацедили воздух, сортируя запахи, доносимые ветром и идущие от земли. Длинноухими пахло отовсюду, но надо было выловить самый свежий и осторожно двигаться по этой струе ему навстречу.

«А это что за звери?» — насторожились собаки. В сумрачном проеме одной из пещер шевелились два длинных беловатых силуэта.

«Да это же люди. Только без волос и раздетые», — смекнул Вольный и взглядом приказал Рыжему замереть. Притаившись, они стали наблюдать за чужаками. По тому, что на людях не было одежды, собаки догадались, что те после бани. Стоят, отдыхают. Но почему от них все-таки пахнет потом?

Люди тем временем исчезли во мраке пещеры.

Собаки сразу утратили к ним интерес и вернулись к любимому занятию: Вольный поднимал зайца и гнал лаем по кругу, а Рыжий атаковал из засады. Добыв двух косых, лайки успокоились и, отдышавшись, принялись, довольно повизгивая, лакомиться добычей у проема пещеры: из нее тянуло освежающей прохладой.

Опять показались голые люди и стали что-то ласково говорить им. Вольный не понимал смысла слов, но собачьим умом чувствовал — чужаки не опасны.

Он осторожно подошел к ним, обнюхал. Самый высокий протянул руку, чтобы погладить. Вольный не возражал. Подставив загривок, он замер и вскоре даже заскулил от удовольствия. Пес обожал такие мгновения, когда пальцы человека касались его шерсти, приятно массировали мускулы, а голос ворковал что-то нежное. Не часто выпадало ему подобное собачье счастье.

Тут уж не устоял, подбежал и расхрабрившийся Рыжий — тоже любитель поласкаться. Люди вскоре опять ушли, а собаки, подремав, поднялись в скалы, надеясь погонять снежных баранов. На большее рассчитывать не приходилось — больно ловкие твари. Только один раз им удалось добыть ягненка. «Помнишь, какое вкусное было у него мясо?!» — провизжал Рыжий. От этого напоминания пасть Вольного залило слюной, хотя совсем недавно до отвала наелся зайчатины.

Пробегав без толку по каменистым скатам, друзья спустились к гроту, втайне надеясь еще раз получить порцию ласк от голых людей. Те как будто поджидали их. Обрадовано загалдели, но из пещеры почему-то не выходили.

«Какие-то они странные. Двигаются осторожно, разговаривают между собой шепотом, только к ним, собакам, обращаются нормальным голосом. Зато как приятны их холодные пальцы», — на ходу обменивались впечатлениями собаки, подбегая к незнакомцам.

Развалившись на спине и раскинув лапы, они наслаждались ласками новых знакомых.

Самый высокий, почесав Вольного под мышками, приподнял его голову и одел что-то на шею. Еще раз погладил и, слегка подтолкнув, произнес хорошо понятное Вольному слово: «Домой!»

* * *

Напевая стихиры, Анфиса достирывала на деревянных мостках вымоченное в щелоке белье: била небольшим валиком до тех пор, пока с него не начинала бежать чистая вода. В это время на берег выбежала неразлучная парочка лаек и затрусила к воротам. Увидев хозяйскую дочь, Вольный свернул и, подбежав, лизнул языком ее лицо. Когда облепленный репейниками пес попытался сделать это еще раз, девушка оттолкнула его морду и заметила, как у того что-то блеснуло в шерсти на шее.

— Постой, постой! Что это к тебе там пристало?

Она притянула собаку и увидела золотой крест на цепочке.

— Вот те на! И тебя окрестили!

Анфиса рассказала о находке матери. Та мужу. Вскоре община загудела.

— Что за святотатство! Кто посмел такое? — негодовали скитники, но ни один не признал креста своим. Все в один голос утверждали: «Не нашенского скита тот крест, хотя и староверский».

Наконец, Демьян сообразил: поднес крест к носу Вольного и повелительно скомандовал: «След, Вольный! След!»

Умная лайка сразу поняла, что от нее требуют, и, отряхнувшись, понеслась, радостно взлаивая, в сторону Пещер. Демьян едва поспевал за ней. Собака бежала, то и дело оглядываясь — ведь за людьми надо присматривать: они так плохо слышат и видят.

Изосим, уловив зазвучавший в голове зов, сообразил, что приближается момент, о котором предупреждал Сибирич, и кинулся вдогонку.