Склифосовский

Вот как в своих воспоминаниях Склифосовский описывает их последнюю встречу: «Что я скажу ему? Как передам? — недоумевал я, полный отчаяния. Сказать ли правду или речь прикрасить обходами? Но ведь я должен был говорить с Н. И. Пироговым, которого так чтил… Обуреваемый такими сомнениями, я направился в зал, где ждал нас Николай Иванович. Я боялся, что голос мой дрогнет и слезы выдадут все, что было на душе.

Николай Иванович! — начал я, пристально смотря ему в лицо, — мы решили предложить вам вырезать язву…

Спокойно, с полным самообладанием выслушал он меня. Ни одна мышца на лице его не дрогнула. Мне показалось, что передо мной восстал образ мудреца древности. Да, именно только Сократ мог выслушать с такой же невозмутимостью суровый приговор о приближающейся смерти…

Настало глубокое молчание. О, этот страшный миг! Я до сих пор с болью еще ощущаю его…

— Прошу вас, Николай Васильевич, и вас, Валь, — сказал нам Николай Иванович, — сделать мне операцию, но не здесь. Мы только что кончили торжество и вдруг затем тризну. Вы можете приехать ко мне в деревню?

Разумеется, мы отвечали согласием. Операции, однако, не суждено было сбыться…»[100]

Тем не менее родственники Пирогова настояли на консультации Теодора Бильрота. Стоит ли говорить, как эта поездка огорчила многих русских хирургов, надеявшихся на то, что Николай Иванович согласится оперироваться у себя на родине. Тут же спешно выехали в Вену из Москвы. Однако резюме великого немецкого профессора удивило всех: о злокачественности язв не может быть и речи, он отрицает взгляд московских хирургов и никакой операции предпринимать не видит нужным. Бильрот успокоил Пирогова и его жену, обратно Николай Иванович вернулся тем же бодрым стариком, что уезжал в Москву.

Почему Склифосовский не высказался решительно за операцию в свои посещения Пирогова? В своих выступлениях он, конечно, не дает ответа на этот вопрос. Дочь Склифосовского Ольга Склифосовская-Яковлева в беседе с биографом Владимиром Ковановым приводит слова отца: он «не решился на эту операцию, во-первых, потому, что не хотел омрачать торжества, и, во-вторых, потому, что понимал полную безнадежность ее исхода».

По записям дочери Ольги можно увидеть, насколько тяжело переживал Николай Васильевич ситуацию с болезнью любимого учителя. «Кто был Н. И. Пирогов вы знаете и знаете с каким уважением, даже благоговением произносилось его имя в дедушкиной семье, — пишет она своим детям. — Привожу слова дедушки: „Ты знаешь, как я уважал и любил Николая Ивановича и по решению товарищей я должен был произнести ему его смертный приговор. Старик выслушал его, как герой и только сказал: `Я хотел-то чтоб меня оперировал русский хирург`“. Это было в мае 1881 года, а в ноябре того же года Н. И. Пирогов скончался. Язва была раковая. Какая жестокая насмешка судьбы! Величайший музыкальный гений обречен смолоду на глухоту — гениальный хирург погибает от рака!»

Мы уже никогда не узнаем, почему родственники Пирогова не поверили никому из его русских коллег, а решили руководствоваться мнением Теодора Бильрота? Да и сам Бильрот? Что думал он про себя, когда настаивал на доброкачественности «язвы» Пирогова? Заблуждался или умышленно хотел успокоить безнадежного пожилого больного?

Тем не менее по возвращении в Вишню Пирогов все больше убеждался в злокачественном характере своей язвы. Он выразил свои размышления в записке, которую оставил за 26 дней до смерти в ноябре 1881 года:

«Ни Склифосовский[101], Валь и Грубе, ни Бильрот не узнали у меня ползучую раковую язву слизистой оболочки рта. Иначе первые три не посоветовали бы операции, а второй — не признал бы болезнь за доброкачественную.

1881 г. октябрь 27 — Пирогов».

3 августа 1897 года состоялось торжественное открытие памятника Николаю Ивановичу Пирогову, созданного на собранные российскими врачами средства. Склифосовский являлся душой и инициатором сбора средств на сооружение памятника. Он выступил на его открытии в присутствии русских и зарубежных врачей с глубокой проникновенной речью: «Собирание земли русской почти закончено. Мы вступили в колею самостоятельной жизни. У нас есть своя литература, есть науки и искусство и стали мы на всех поприщах культуры деятельными и самостоятельными. Народ, имевший своего Пирогова, имеет право гордиться, так как с этим именем связан целый период врачебноведения. Начала, внесенные в науку Пироговым, останутся вечным вкладом и не могут быть стерты со скрижалей ее, пока будет существовать европейская наука, пока не замрет на этом месте последний звук богатой русской речи. У нас нет своего русского Храма Слова, но если когда-нибудь создастся народный „пантеон“, то там отведено будет место великому врачу и гражданину».

Глава восемнадцатая. Полтавская Швейцария