Сколько нам еще жить?..

— Нет… Понимаешь, Ширали я неисправные машины люблю… Да, да, не удивляйся. Нравится дефекты искать, неполадки всякие. Увижу, что капот поднят — мимо не могу пройти. В нашем квартале все, у кого «колеса» есть, меня знали… Прозвали «инженером». А Федька через два дома от меня жил. Между прочим, знаешь как мы его в школе дразнили?

— Наверное, столб, длинный он очень…

— Когда он в младших классах был, так мать ему в школу горшочек с оладьями давала, а чтобы не остыли, в шерстяной носок его засовывала. И он на большой перемене уплетал их, а чтобы кого-то угостить — ни в жисть! Вот его и прозвали — «Оладушек»!.. Умора!

— Здорово придумали, — усмехнулся Ширали, — такой длинный и вдруг — Оладушек… Послушай, Андрей, а почему ты в армию не водителем пошел? Прав нет?

— Почему нет, есть. Да только не хочу баранку крутить.

— Можно и слесарем в гараж. Машин здесь много.

— Знаю, но я на заставу хочу! Автомобили от меня не уйдут. Между прочим, после десяти классов я в МАДИ сунулся, да срезался! Смехота!

— МАДИ что такое?

— Московский автодорожный институт.

— А я после восьми классов художественное училище закончил, — неторопливо сообщил Ширали.

— Ого! И диплом есть?

— А как же! Преподаватель средней школы по рисованию и черчению!

— Теперь у меня два великих художника знакомых: Василий Суриков, земляк-красноярец, и Ширали Ниязов — друг-пограничник. Ого!

Андрей покосился на товарища, но тот невозмутимо молчал, словно прислушивался как шуршат под ногами желтые листья, тихо падающие с огромных чинар.

— Вообще-то не очень ты похож на художника, — продолжал Андрей, хитро посматривая на Ширали. — Они, ну, как тебе сказать, какие-то странные. И борода у них должна быть модной: лопатой или клинышком. И лица холеные и породистые…

— Как у Штирлица что-ли? — поинтересовался Ширали.

— Во-во! Так, а у тебя лицо самое обыкновенное, круглое… Хотя в глазах что-то есть. Бывает, что ты, вроде, здесь и вроде нет тебя. Смотришь и как-будто ничего не видишь… У нас в подъезде ветеран живет, контуженный, вот и ты, вроде, того…

Андрей весело рассмеялся, похлопал Ширали по плечу, с подкупающей искренностью сказал:

— Ты только не сердись! Люблю, когда люди улыбаются! Ого!

— С чего взял, что я сержусь, — простодушно ответил Ширали, — я тоже шутку люблю… Ты мне характеристику дал. Ну, а ты на кого похож, дорогой Инженер?

— Все говорят на маму, — пожал плечами Андрей.

— А когда ты родился: ночью или днем?

— А что?

— Если человек родился ночью, то похож на отца, если днем — на мать… Значит, ты — дневник!

Разговаривая, друзья дошли до высоких стендов, с портретами героев-пограничников округа, чьими именами названы заставы. Они были разными эти ребята: худощавыми и полными, хрупкими и широкоплечими, грустными и улыбчатыми. И все были молодыми.

Ширали и Андрей невольно замедлили шаги. Им казалось, что они идут сквозь строй, и эти парни внимательно присматриваются к ним, словно хотят что-то сказать, о чем-то спросить…

Когда миновали последний портрет, Ширали задумчиво сказал:

— На папу и маму каждый человек похож. А вот как сделать, чтобы на них хоть чуть-чуть…

Он не договорил, но Андрей хорошо понял, что имел в виду его новый друг.

Какое-то время шли молча. Если для Ширали, родившемуся и выросшему в этих краях, все было привычным и знакомым, то Андрей словно попал в иной мир. Он удивлял его всем: красками, запахами, солнцем, небом… Уже не первый день находился он здесь, а все не переставал восхищаться.

Вот и сейчас, глянув вокруг, произнес:

— У нас уже снег лежит, а тут столько солнца, столько тепла, словно в Африку попал. Красота!..

— Ага, — торжествующе протянул Ширали, — начинаешь, значит, понимать, что такое Туркменистан!..

Подчиняясь невольно настроению друга, Андрей вновь посмотрел вокруг все еще удивляясь своеобразию нового, невиданного доселе края…

Поселок, в котором находился военный городок, расположился в предгорьях Копетдага. С трех сторон окружали его невысокие холмы предгорий, переходящие на западе в синие громады. Вершины их были голыми, а к низу кудрявились деревья, еще не сбросившие золотой наряд осени. Тянулись в синее небо высокие свечи пирамидальных тополей. Порой их листья начинали тихо шелестеть — это налетал сухой горячий ветер — приносивший дыхание раскаленных Каракумов, что подступали к поселку с востока, словно неподвижные желтые волны.

— Ну, как? — поинтересовался Ширали, — где еще такую красоту видел, а?

— Красиво, — вздохнул Андрей. — Но если бы ты посмотрел нашу тайгу и Енисей…

Друзья взглянули друг на друга и рассмеялись. Видимо, каждый вспомнил слова капитана перед строем о том, что каждый кулик свое болото хвалит…

В курилке, когда они вернулись, было оживленно и шумно. Рыжий, как огонь, латыш из Риги Янис Крумень, затягиваясь сигаретой, сообщил последние новости:

— Говорят, пока будем в учебке находиться, то командование отберет тех, кого оставят здесь. Нужны художники, повара, артисты, водители, слесари, портные. Особенно старается старший лейтенант Свекла, начальник клуба. Музыканты ему нужны, солисты балета и клоуны!

— Почему Свекла? — спросил Ширали.