Сколько нами пройдено...

После ареста Шумков признался, что англичане за эти сведения всякий раз давали ему по тысяче рублей. Шпиона приговорили к расстрелу. И крестьяне, надо сказать, одобрили этот строгий приговор.

Однажды к командиру 2-го Вологодского полка пришла красивая молодая женщина и попросила принять ее на работу в качестве телефонистки. По документам фамилия ее была Викторова, жительница деревни Заблудье. Подозрений женщина не вызывала, и ее направили в штаб телефонисткой.

Но в это время к нам на пароход «Светлана» приплыл на лодке Иван Копылов и сказал, что у него есть секретное сообщение. В разговоре с Копыловым выяснилось, что накануне он видел трех незнакомцев у реки Кодима: двух мужчин и молодую женщину. Копылова никто не заметил, и он, крадучись, пошел следом. Он видел, как мужчины затаились в кустах, а женщина, обойдя передовые красноармейские посты, пропала из виду. После этого ее провожатые повернули назад и двинулись лесом в сторону английских позиций.

Я спросил, как выглядела женщина и сумеет ли Копылов опознать ее. Когда он описал внешность незнакомки, возникло подозрение, что речь идет о той самой девице, которую только что приняли в штаб телефонисткой. Копылову показали Викторову, и он без труда опознал ее…

Зима в Приполярье приходит рано и внезапно. С наступлением заморозков наша ЧК перебазировалась со «Светланы» на берег: по Двине шла шуга, начинался ледостав. В эту пору пришло распоряжение о слиянии Архангельской и Северодвинской ЧК, поскольку мы уже находились на территории Северодвинской губернии. Выполняя указания центра, наши работники переехали в Великий Устюг.

Осенняя распутица приостановила боевые действия на фронте. Весь октябрь, пока шли дожди вперемежку с мокрым снегом и на Двине становился лед, мы почти не имели связи с деревнями. Лишь изредка ребята из оперативного отдела с большим трудом добирались до позиций Вологодской дивизии, знакомились там с обстановкой, навещали уполномоченных в ближайших селах.

В конце октября нашего начальника Педу отозвали в Москву. А спустя некоторое время туда же на работу уехали еще несколько архангельских чекистов, в том числе и я.

Однако еще до отъезда мы провели очень важную операцию по розыску и конфискации хлебных излишков в Великом Устюге.

Особое значение этой операции станет понятным, если учесть сложившуюся в ту пору критическую обстановку. Колчак взял город Глазов и подошел к Вятке, угрожая перерезать железную дорогу Москва — Вятка. Удайся ему сделать это, мы лишились бы возможности снабжать свои войска хлебом. Мало того, весь советский Север был бы обречен на голодную смерть, так как своего хлеба здесь не было.

Учитывая все это, пришлось пойти на чрезвычайные меры. Губчека решила устроить обыск по всему Великому Устюгу. Операцию следовало провести быстро, чтобы обыватели и купцы, у которых имелись мука или зерно, не успели их спрятать.

Кроме батальона чекистов был мобилизован партийный актив пехотного полка. И в одну из декабрьских ночей все купеческие дома в Устюге были осмотрены от подвалов до чердаков. Наши предположения подтвердились — запасы муки и зерна, особенно у купцов, оказались огромные. В общей сложности мы конфисковали более шести тысяч пудов ржаного и ячменного хлеба. При ежедневной норме в двести граммов хлеба на человека этого запаса хватило Северодвинскому фронту почти на месяц!

КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ НАСТУПАЕТ

20 декабря 1918 года десять чекистов выехали из Великого Устюга на работу в Москву. Пятеро из них — Семенов, Щукин, Водовозов, Рухлов, Вежливцев — были отозваны в аппарат ВЧК, а четверых моих однофамильцев Шебуниных (в том числе меня) и Викторова зачислили в 12-й Московский полк ВЧК. Почти все командированные были мои земляки.

Так я опять покинул родные места, на этот раз надолго.

Полк размещался в Покровских казармах (возле Покровских ворот), а его штаб — в угловом доме по Трехсвятительскому переулку и Покровскому бульвару.

В апреле 1919 года вспыхнул эсеровский мятеж в Брянске. Местным чекистам сразу ликвидировать восстание не удалось. На подавление очага контрреволюции был брошен один из батальонов 12-го полка.

Батальон незадолго до этого прибыл в Москву из Великого Устюга. Командовал им тот самый латыш Брандт, с которым мы вместе отступали на пароходах из Архангельска и который потом был членом коллегии Северодвинской губчека. В Брянской операции мы снова оказались вместе.

Часов в десять утра наш эшелон подкатил на всех парах к Брянску. Из раскрытых дверей теплушек торчали стволы пулеметов, наведенные для предосторожности на здание вокзала и перрон.

Посланные вперед разведчики доложили, что в городе все спокойно и что восстание будто бы уже подавлено. Так оно и оказалось. Местные чекисты сумели обойтись без нашей помощи: верные Советской власти войска блокировали, а потом разоружили мятежников. Вожакам, правда, удалось скрыться.