То, что не покупают другие, продается дешево. Свиные ножки на студень, хребет – ма обсасывает его и сплевывает, косточки со звоном падают на ее тарелку. Ма возвращается на свое место за столом и сидит дольше всех остальных. Она часами каждый вечер соскребает мясо с костей, наполняя дом зубовным скрежетом. Треск раскалывает воздух, и Люси поднимает взгляд – ее одолевают и страх, и восторг. Она ждет, что треснет и улыбка на лице матери.
– Почему мы это едим? – недовольным голосом спрашивает Люси.
– Ребенок, – говорит ма, и Люси воображает крохотные зубки, лязгающие под платьем ма. – Чем больше он ест, тем больше мяса нарастит. Оно
– Но почему все мы должны есть мясо? – говорит Люси, понимая, что испытывает судьбу. Как и ожидалось, ба отвечает ей, чтобы она заткнула свой большой рот.
Обычно упрямая Сэм без слов съедает две тарелки.
Лицо ма выравнивается. Впадины заполняются. Она возвращается к своим домашним трудам. Дом становится если не чистым, то по меньшей мере не грязным. Теперь ма два раза в день подметает пол, ходит в лавку и торгуется. Ма с ее голосом умеет выторговать у хозяина лавки несколько центов или, подмигнув, заполучить добавку в виде свиной ножки.
Ма теперь снова причесывает Сэм, когда причесывается сама. Сотня взмахов каждый вечер – она распутывает волосы Сэм, запутавшиеся за несколько недель беспризорничества. Сэм теперь снова ухоженная, в косичках и в шапочке, она больше не носится целыми днями сама по себе. Сэм под приглядом ма становится красивее и спокойнее.
Не так с ребенком. Не имея своего рта, ребенок говорит голосом, позаимствованным у ма. Ребенок может заставить замолчать ба, пресечь вопросы Люси, огорчить Сэм. Ребенок получает все, что требует.
– Посмотри, как он ест, – восторженно говорит ба как-то вечером. Ма улыбается, ее улыбка обтекает куриную шейку, которую поглощает ребенок ртом ма. Но ба смотрит так, будто ничего краше в жизни не видел.
– В нем будет силы на троих.
–
– У меня есть план, – как обычно, говорит ба. Но он, с пристыженным лицом, не объявляет свой план громогласно, а тихонько делится им с ма.
Этим вечером он уходит на валку леса раньше обычного. Ма целует его на прощание, не вставая из-за стола. Все ее мысли – об оставшейся на стенках кастрюли пленочке тушеного мяса, и от скрежета и визга ее ложки у Люси волосы встают дыбом. Ни Сэм, ни Люси ма не предлагает ни крошки, в отличие от прежних времен. Люси спрашивает, разве ребенок не эгоистичен? В конечном счете ни она, ни Сэм не провоцировали у ма тошноту. В ответ ма смеется без умолку. Очень мягко объясняет им, что мальчишки вполне ожидаемо требуют к себе повышенного внимания.
Ба на протяжении нескольких следующих вечеров приходит домой поздно. На работе в шахте он зевает. Каждое утро он, полусонный, топает в навязчивом ритме ногами по напитанным голубизной холмам:
К утру следующей выплаты ба так еще и не возвращается. Завтрак проходит нервно, они все трое выглядывают в открытое окно, за которым пустое поле, хибарки других шахтеров, ручей, а за ним южная окраина. Глаза ма постоянно возвращаются к револьверу, забытому ба вчера вечером, – револьвер тяжелым грузом висит на крюке.
Ба возвращается с неожиданной стороны, выворачивает из-за дома со звоном и звяканьем. Он бросает на стол мешочек, распухший от монет.
– Где?.. – говорит ма.
– День выплаты. Я взял деньги заранее. – Голос ба взбухает от гордости, как мешок с деньгами. – Я ведь тебе обещал,
– Этого не может быть, – говорит ма. –
Но истина свободно заявляет о себе. Ма пересчитывает монеты, и они жестко и весомо ложатся в ее ладонь. Она улыбается. Ба щелкает пальцами, как делает это хозяин шахты, и объясняет. Дом, инструменты, фонарь – за все уплачено в последний раз.
–
Утром для них приготовлены платья. Люси тянется к красному, но ма подталкивает ее к зеленому.
– Тебе подходит это, – говорит ма, подводя Люси к жестяному зеркалу. Люси смотрит, не мигая, на собственное лицо, удлиненное искривленным металлом. – Как и школа тебе подойдет. Учитель узнает твою истинную цену.
Люси думает о своем жалованье размером в одну восьмую от платы шахтеров.
– Хоть я и не мальчик?
По большей части голос ма полон огня, приветливости. Теперь он звучит надломленно.
–