–
Начинает падать пепел. Кусочки пепла покрупнее напоминают мотыльков – ма их всегда ненавидела. Говорила, что мотыльки – это мертвецы, явившиеся к тебе с визитом.
Но в их хибарке нет никаких призраков. Только ба и Сэм, стол накрыт, в воздухе запах хорошей еды.
– Ты грязная! – говорит Сэм, сверкая глазами.
Ба стоит, держит две тарелки.
–
За столом Сэм, покачивая ногами, напевает тигриную песню ма.
Ма делает шаг назад:
– Где вы были?
– На шахте. – Ба с тарелкой делает шаг вперед. Ма снова отступает.
– Это верно, Сэм? Скажи своей ма.
– Мы вкалывали, – говорит с набитым ртом Сэм.
– Когда? – спрашивает ма.
– Мы недавно вернулись. Наверно, разминулись с тобой. – Ба хмурится, глядя на пятно на платье ма. Тянет руку. Ма отворачивается, словно в танце, но пения теперь никакого нет, в безмолвной комнате не звучит музыка. Голова Сэм, словно голова настороженного существа, поворачивается следом за ма. – Что с тобой случилось?
Ма отталкивает руку ба. Тарелка падает, но не разбивается, перекатывается и перекатывается со звоном.
– Прекрати, – шипит ма, глядя на ссутулившегося ба. Его протянутая рука чиста, как и его лицо, под ногтями розовая кожа. Давно ли ногти у него были черные от угля? Люси не может вспомнить. – Где вы были?
– На шахте.
–
– Может быть, мы остановились на полпути посмотреть. Не могу точно вспомнить…
– Лжец.
Ма срывает с окна грязную клеенку, открывается вид на призрачный горизонт.
– Я могу объяснить, – говорит ба, глядя в окно. – Мы ушли рано.
– Я думала, вы погибли.
– Мы были в безопасности,
Ба делает движение к ней, собирается обнять.
И опять ма говорит:
– Я думала, вы погибли.
Она делает шаг назад. Ее плечи касаются двери. И Люси впервые видит, что глаза ма могут быть, как говорят дети, маленькими, противными, злобными. Ма разглядывает ба, а ба разглядывает порченную еду, прикидывая, что еще можно съесть, а что нужно выкинуть.
– Я думала, вы погибли. – Она уж три раза повторила эти слова, откровенные и странные, словно заклинание. – Что тогда настоящее?
– Позволь, я тебе объясню. Мы не хотели тебя пугать. Мы работали, чтобы… чтобы ты была довольна.
– Я? – Слова скрежещут на губах ма. – Так ты
Ма из их нелегкой жизни сделала что-то упорядоченное. Среди травы и грязи ма из фургонных кроватей и ветхих домов соорудила для них жизнь мягких голосов и чистых речей. Жизнь косичек и подметенных полов, подстриженных ногтей и отглаженных воротничков. «Люди относятся к тебе так, как ты этого заслуживаешь своим видом», – снова и снова твердила ма. Теперь что-то сорвалось в ней, ее волосы расплелись и упали на грязное лицо, ее слова расплелись и превратились в брань.
Ба сделал шаг к ней. Бежать ма некуда – разве что за дверь. Ее пальцы вцепляются в ручку двери, а ба прижимает кулак к ее рту.
Ма замолкает.
Когда ба отступает, между губ ма остается что-то желтое. Что-то такое, что притягивает к себе весь свет в комнате.
– Кусай, – говорит он.
Пальцы ма все еще на дверной ручке. Одно движение – и она может исчезнуть из комнаты.
Она кусает.
Она выплевывает камушек в ладонь. На его мягкой желтой поверхности отпечатки ее зубов.
– Это настоящее, – говорит ба. – Я должен был убедиться. Я только собирался держать это в тайне, пока не удостоверюсь, что этого нам хватит.
– Ты искал золото, – говорит ма. Запретное слово разносится по комнате. Горячий едкий запах. – Ты обещал бросить. Вдовы? Валка леса? – ба отрицательно качает головой. –
Ма подносит шарик ко рту и проглатывает его. Как кость и как земля, еще один кусочек материка соскальзывает в нее. Сэм вскрикивает. У ба потрясенный вид. Но потом он усмехается.
–
– Я его съела, – говорит ма, ссутулившись. В этой неловкой позе живот у нее выпячивается, округлый, как холмы.
–