Сколько золота в этих холмах

Время идет, свет скользит по дивану, по телу ма. Высвечивая в каждую единицу времени что-нибудь одно: мягкую щеку, длинную шею, складку локтя, щиколотку, выглядывающую из-под юбки. Тени буйной Сэм исчезают из комнаты, ма – свидетельство порядочности Люси. Учитель Ли и ма говорят о том, откуда ма родом, о последних известиях с далекого востока, о разведении растений и садоводстве, о чтении Люси, о том, как ма учила ее.

– А вы сами? – говорит учитель Ли. – Где вы научились читать?

Люси слышала эту историю с полсотни раз. «Твоя ма была плохой ученицей», – начинает ба. И тут встревает ма: «Скорее уж, у нее был плохой учитель. Твой ба не мог сидеть спокойно». Вместе они пересказывают, как ба учил ма читать, они прерывают друг друга, отпускают глупые шутки, как дети.

Ма улыбается. Смотрит на свою чашку чая так, что тень от ее ресниц падает на фарфор.

– Училась понемногу – то здесь, то там.

– И где же это?

Звучит звонкий смех ма, так подходящий для этой комнаты. Он ничуть не похож на другой ее смех, трескучий. Почти как рев.

– Я думаю, на ваши вопросы должна бы отвечать Люси. Она умненькая девочка. Я знаю, она хочет вернуться в школу.

Кто может отказать ма?

* * *

Они выходят, ма наклоняет голову к Люси и спрашивает, довольна ли она.

Заходящее солнце золотит верхушки кустов бакхариса. Мир так прекрасен – хоть ешь его. Волосы учителя Ли, который машет им с крыльца, – цвета кукурузных початков, губы ма – цвета спелого кабачка.

– Я довольна. Но, ма, почему ты не сказала ему, как ты научилась читать?

Дом исчезает из поля зрения. Вместо ответа ма снимает перчатку. Она копается в кармане, потом извлекает руку – ее пальцы в каких-то грязных пятнах.

– Попробуй это, – говорит она, протягивая руку ко рту Люси.

Люси улавливает сладкий запах. Осторожно лижет.

– С самого востока, – говорит ма, вытаскивая горсть сливового печенья из кармана. – Фан синь[42], девочка Люси. Ты видела, сколько он съел? Он не заметит. Он ершистый, но человек добрый. Ингай принять эти дополнительные уроки.

Ма ест печенье, а Люси воздерживается. Сладость у нее на языке превращается в горечь.

– Но почему ты солгала, ма?

– Не хнычь. – ма вытирает пальцы. – Ни чжан да лэ[43]. Ты достаточно взрослая, чтобы понимать, что такое ложь и что лучше держать при себе. Ты помнишь, я тебя учила, как хоронить? Так вот, иногда и правду нужно похоронить.

Печенье и все следы обжорства ма исчезли. На ее лице кошачье удовольствие. Такая аккуратная и чистая, что Люси задает подленький вопрос:

– Правду типа двух сотен?

Позднее Люси будет спрашивать себя, что могло бы измениться, будь она подобрее. Менее эгоистичной. Или такой умной, какой ее считала ма, способной читать то, что написано на дрожащих губах ма. Ма очень тихо говорит:

– Я тебе скажу, когда будешь постарше. Сяньцзай[44] помоги мне, девочка Люси. Не говори ба про наш визит или твои уроки. Хао бу хао?[45]

Люси хочет спросить: «Почему не сейчас? Что значит «постарше»?» Но ма снова улыбается улыбкой, которую не видел учитель Ли, потому что такой улыбке нет места в той заполненной светом гостиной. И Люси вспоминает, что самой красивой ма делают ее противоречия. Шершавый голос на гладкой коже. Улыбка, натянутая на печаль – на эту странную боль, которая удаляет глаза ма на многие-многие мили. Глаза, которые кипят океаном влаги.

– Не скажу, – обещает Люси женщине, которая хранит ее тайны.

Ма берет ее за руку, и они идут молча к главной улице, бакхарис исчезает, когда они покидают землю учителя. Они теперь снова видят город.

И они видят тучи.

Странные тучи, слишком низкие, слишком рано – до сезона дождей еще несколько месяцев. Люди выходят из магазинов, из салуна. Они смотрят на стремительные тучи, набегающие со стороны шахты, они поднимаются с земли и затмевают небо. Ма сжимает руку Люси с такой силой, что та вскрикивает.

В последний раз они видели такие тучи год назад на тропе. Приняли их за саранчу, пока хлопóк не осветил горизонт оранжевым светом. Три дня бушевал пожар – горела шахта вдалеке. И ма – ма, которая не боялась ни гроз, ни ветров, которая один раз вправила самой себе сломанный палец, – ма спрятала голову в колени и задрожала. Она так и сидела, пока они не уехали далеко-далеко от того места. «Она не любит огонь, – грубовато проговорил ба, когда Люси спросила у него. – Закрой свой большой рот».

Теперь ма подбирает юбку и пускается бегом, таща за собой Люси. Другие женщины тоже бегут, босые, поток шахтерских жен, спешащих по домам. Мелькают бедра и голени, слышится рваное дыхание. Ничего женственного нет в этой спешке. Ма, с безумными глазами, похоже, не замечает ничего.

Ма спотыкается, когда они пересекают ручей. Она падает, и Люси видит тучи, закрывшие солнце.

Ма разворачивается в падении, а потому ударяется о землю плечом, а не животом. Темные пятна проступают на ее платье, но это всего лишь сливовое варенье.