Сколько золота в этих холмах

Тогда это был холодный край. Бóльшую часть года тут лежал снег. У меня есть основания считать, что со временем тут становилось теплее, животные уменьшались в размерах. Озеро уменьшалось, уменьшались соответственно и рыбы. И вся соль, и земля, и металлы в этой большой чаше воды оказались в чаше поменьше.

Верно. И золото тоже. Оно всегда было здесь.

Тогда здесь не было людей, которые могли бы увидеть это, но, вероятно, случилось что-то такое, отчего озеро исчезло. Если хочешь узнать мое мнение, я думаю, виной тому сильное землетрясение. Земля, вероятно, подпрыгнула, как твоя ма, когда увидела гремучую змею, а когда опустилась, то треснула, и озеро ушло в эту трещину.

И бóльшая часть рыбы, и соли, и золота была унесена потоком по тропе, по которой мы сюда поднялись. Вода проложила русло через город. Именно поэтому город и вырос там. На этом месте, перед тем как оно стало угольной шахтой, искали золото. Золотоискатели зачистили реку, как твоя ма зачищает кость. И они погубили эту воду. Я тебе скажу: прежде ручей был шире, чище, полон рыбы. Такой способ поиска плох. Я не могу себе представить, что ты подаешь заявку на участок земли, но при этом так к ней относишься, ведь есть методы добычи того, что тебе нужно, при которых человек не терзает землю, как стая диких собак… но я отошел от моей истории.

Я слышал истории про ложе озера от торговцев-индейцев, и меня посетила мысль: золото – оно тяжелое, так? Вода, которая внизу, должна была притечь откуда-то, а если это «откуда-то» наверху, то, может быть, не все золото было унесено водой. Может быть, часть его застряла. Твоя ма не любит, когда я якшаюсь с индейцами. Хотя она и умная, она так и не поняла, как глубоко их знание этой земли.

Как бы то ни было, золото здесь есть благодаря озеру, девочка Люси, и не только оно, но и рыбные кости, если ты присмотришься. Ты увидишь их сегодня повсюду вокруг. Иногда, если я прихожу сюда по вечерам, и дует очень сильный ветер, и я слышу шуршание, я поворачиваюсь, думая, что увижу Сэм. Но не вижу ничего. Иногда я чувствую, словно морской лист касается моего лица, или слышу влажный звук, разносящийся по измученной жаждой земле. Иногда я думаю, что листья, рыба и вода могут преследовать человека в кошмарах так же, как и все остальное… но это разговор ни о чем. Суть в том, что в этих холмах всегда было золото. Ты просто должен в это верить.

Как называется это чувство? Когда тебя высушивают и поливают водой одновременно. Во рту у Люси сушь, губы у нее потрескались. Но внутри у нее хлюпает – «вода»: так называет дочку ма – ощущение, что мир, о котором говорит ба, рядом. Если она будет двигаться быстрее, то может пронзить тонкую кожу дня. Может почувствовать, как древнее озеро затопляет ее.

Потому что эта земля, на которой они живут, есть земля утраченного. Земля, лишенная своего золота, своих рек, своих бизонов, своих индейцев, своих тигров, своих шакалов, своих птиц, своей зелени и жизни. Идти по этой земле и верить историям ба – все равно что видеть в каждом холме могильный курган с короной из костей. Кто может верить в это и оставаться живым? Кто может верить в это и все время не оглядываться в прошлое, как не оглядываются ба и Сэм? Позволять прошлому тащиться за ними. Позволять ему превращать их в шутов.

И потому Люси страшится неписаной истории. Проще смотреть на рассказы ба как на небылицы, потому что если поверить, то к чему это может привести? Если она верит, что тигры живы, то верит ли она, что на индейцев ведется охота и они умирают? Если она верит, что рыба может быть размером с человека, то верит ли она в то, что есть люди, которые нанизывают других на бечеву, как добычу? Проще избегать этой истории, которая так и остается неписаной и существует разве что в шуршании сухой травы, в следах потерянных троп, в слухах из уст скучающих мужчин и непотребных девиц, в конфигурации трещин на костях бизона. Гораздо проще читать историю, которую преподает учитель Ли, эти имена и даты, упорядоченные, как кирпичики, приготовленные для строительства цивилизации.

И все же. Люси никак не уйти целиком от этой другой истории. Дикой. Она вторгается в поле ее зрения – зверь в темноте, там, куда не доходит свет костра. Эта история говорит не словами, а ревом, побоями, кровью. Она сотворила Люси, как озеро сотворило золото. Она сотворила дикость Сэм, хромоту ба, она сотворила томление в голосе ма, когда та говорит об океане. Но стоит Люси заглянуть в эту историю, как у нее начинает кружиться голова, словно она смотрит не с той стороны подзорной трубы и видит ба и ма – они меньше ее, и вокруг них их собственные ба и ма, за океаном громаднее, чем исчезнувшее озеро.

Люси набирает в грудь воздуха и поднимает взгляд. Круг неба, голубого, как вода. Она сдается. Она воображает сверкание рыб, морскую траву выше деревьев. Если она – вода, то пусть и будет водой. Пусть плещется.

* * *