Сколько золота в этих холмах

– Я его уговорила. – Рот ма передергивает, словно ей в рот попала какая-то дрянь. – Умолила, точнее сказать. Он даст нам еще месяц. Даньши[58] платеж в следующий раз удвоится.

– И что ты ему сказала?

– Бе гуань…[59]

– Что ты ему обещала?

– Я улыбалась и говорила ему приятности. Сказала, что мы заплатим сверху. – Ма нетерпеливо дергает головой. – Такими, как он, легко манипулировать. – Ба сжимает руки за спиной. Он начинает говорить, но ма говорит громче, как делает это, если Сэм устраивает истерики. – Это не имеет значения. Гао суво, что мы будем делать? Мы накопили недостаточно. К тому же ребенок вскоре появится. Что дальше?

«Что дальше?» – этот вопрос ма задавала каждый раз, когда они покидали очередное место, очередную шахту, когда иссякали надежда и деньги. Ба бормочет что-то, потом становится мрачным, потом выходит из дома проветриться, и, когда возвращается на следующее утро, от него несет раскаянием и виски. Он никогда не давал прямых ответов. До этого времени.

– Мы пойдем, – говорит он, надевая на палец ма самородок.

Вес золота оттягивает руку ма вниз. Она подносит дрожащие пальцы к лицу.

– Наша Люси гений в том, что касается золота, – говорит ба. – Мы уедем через месяц, если будем работать быстро. И обоснуемся на нашей собственной земле, выкупленной по закону. Все пятеро обоснуемся.

Ма взвешивает самородок на ладони. В ее руке он больше, чем где бы то ни было, похож на яйцо. Ее губы двигаются, она считает.

– Я положил глаз на землю в восьми милях отсюда в сторону океана. Между двумя холмами, сорок акров, много тропинок для верховой езды и великолепнейший маленький пруд.

– У нас будут лошади? – говорит Сэм, вставая.

– Конечно. Конечно. И… – ба поворачивается к Люси. – Достаточно близко, чтобы ты скакала в школу на быстрой лошади. Хотя я понять не могу зачем… – Он обрывает себя. И говорит просто: – Если захочешь.

Люси знает, сколько сил понадобилось ему, чтобы произнести эти слова. Она тянется к его руке.

– А что касается твоей ма…

Ма вскидывает голову. Она закончила расчеты.

– Гоу лэ[60]. Этого достаточно.

– Постой-ка. Я знаю, ты возбуждена, цинь ай дэ, но нам еще предстоит несколько недель работы. Я у тебя спрашивал, сколько стоит…

– Не эта земля. – Таинственная улыбка искривляет губы ма, растягивает их шире, чем когда-либо видела Люси прежде. Рот ма раскрывается. Внутри сверкание. – Кое-что гораздо лучше. Этого хватит на пять билетов на корабль.

* * *

Рассказчиком всегда был ба. Ма раздавала инструкции, упреки, насмешки, факты, звала на обед, пела колыбельные. Она не рассказывала историй про себя. Теперь она наконец собирает их всех вокруг своего матраса.

История, которую ма носила в себе, больше, чем ребенок, больше, чем запад, больше, чем весь мир, в котором родилась Люси. Внутри ма есть место для широких мощеных улиц и низких красных стен, туманов и садов камней. Там растут горькие лимоны и такие жгучие перцы, что они могли бы поджечь эту сухую траву. Это место называется «дом». Голос ма так начинен тоской, что Люси почти не понимает ее. Слово «дом» звучит как сказка, которую ма читает из тайной четвертой книги, написанной изнутри на ее закрытых веках. Ма говорит о фруктах, которые созревают в форме звезд. О зеленых камнях, которые тверже и встречаются реже, чем золото. Она называет непроизносимое имя гор, в которых родилась.

Руки Люси становятся липкими. Старое чувство потерянности. В историях ба она узнает землю, в которой выросла. Холмы в историях ба – эти холмы, только зеленее, эта тропа, но населенная множеством существ. Место, о котором говорит ма, непознаваемо. Даже имена, которые она называет, соскальзывают с языка Люси или завязываются на нем узлом.

– А что со школой? – спрашивает Люси.

– Мэй гуаньси[61]. – Ма смеется. – Там есть школы. Больше, чем эта маленькая провинциальная.

Ма предлагает ба тоже рассказать. Про фрукт, который называется «глаз дракона», и про туман в горах, и о рыбе, которую готовят на гриле в порту в летний день.

Но ба вместо этого говорит:

– Цинь ай дэ, я думал, мы решили остаться здесь. Клочок земли, который будет принадлежать нам.

Ма качает головой, так что кровь приливает к ее щекам.

– Не все можно купить на золото. Эта земля никогда не будет нашей. Ничжидао. Я хочу, чтобы наш мальчик вырос среди своих. – Она сжимает самородок между грудями, словно это и в самом деле яйцо, которое она хочет высидеть теплом своей убежденности. – Чжэй гэ[62] означает, что мы можем уехать. Как только он родится. Мы доберемся до места, прежде чем я отниму его от груди. Сян сян[63]: первый вкус в его рту будет вкусом дома. Ты обещал. – Мелодичность ее голоса усиливается. – Ты обещал, что мы вернемся к нашему народу.

И тут Сэм голосом, хриплым от болезни, говорит:

– Какому народу?